О финансовом положении России в годы первой мировой войны имеется обширная литература. Выделяются монографии А.Л. Сидорова специально по этой теме и С.Г. Беляева о деятельности последнего министра финансов царского правительства П.Л. Барка. К числу вопросов, требующих дальнейшей разработки, относится вопрос о шести внутренних облигационных займах царского правительства на общую сумму в 8 млрд руб., с помощью которых было покрыто около 30% военных расходов Российской империи в 1914— 1916 годах. Несмотря на то, что эти кредитные операции неоднократно попадали в поле зрения исследователей, многие особенности их выпуска, размещения и связи с бумажно-денежной эмиссией до сих пор мало изучены.
Первый облигационный военный заем в 500 млн. руб. был выпущен в России в начале октября 1914 года. Хотя в его официальном названии отсутствовало слово «военный», все средства от его реализации предназначались для покрытия расходов по чрезвычайному бюджету, то есть для финансирования войны. Правовым основанием для проведения этой операции служил царский указ на имя министра финансов. Заем был рассчитан на погашение тиражами в течение 49 лет начиная с 1916 г., имел фиксированный доход в 5% годовых и выпускался по курсу 94 руб. за 100 номинальных.
Обращает на себя внимание момент выпуска. В отличие от других держав, например, Франции, где долгосрочные кредитные операции проводились на внутреннем рынке практически сразу после начала боевых действий, в России этим занялись лишь на третий месяц войны. Промедление вовсе не означало, что прежде отсутствовала необходимость в подобном займе для покрытия военных расходов. Еще 26 июля 1914 г. в ходе чрезвычайного заседания Государственной думы П.Л. Барк указывал на неизбежность внутренних займов, отметив, что их выпуск «зависит от условий денежного рынка».
В конце лета — начале осени, когда истинные масштабы войны и объемы ее финансирования проявились в полной мере, в печати высказывались мнения о целесообразности незамедлительного проведения крупного внутреннего займа. Министерство финансов изучало вопрос о выпуске большого выигрышного займа, но нашло момент неподходящим, опасаясь провала подобной операции вследствие вызванных началом войны потрясений в финансовой и кредитно-денежной сфере, неясности перспектив войны и условий государственного кредита, а также вследствие преимущественной ориентации правящих кругов на эмиссионное покрытие военных затрат. Вместо этого в качестве «пробного шара» в конце августа состоялся выпуск билетов казначейства («серий») на 250 млн. рублей. Полученные неплохие результаты, видимо, подтолкнули к выпуску большого внутреннего займа.
Уже в начале осени, как казалось многим наблюдателям, хозяйственная жизнь страны стала приспосабливаться к обстоятельствам военного времени. В конце августа Министерство финансов даже обратилось к представителям биржевых, банковских и торгово-промышленных кругов с предложением рассмотреть вопрос о возобновлении деятельности Петроградской биржи, правда, при условии введения ряда мер, ограничивающих спекуляцию фондовыми ценностями. Признаки относительной стабилизации проявлялись и в сфере денежного обращения, несмотря на почти 60-процентное увеличение количества кредитных билетов (с 1633 млн. руб. в канун войны до 2613 млн. в середине сентября). Благоприятным условием для выпуска займа представлялся также рост курса российской валюты за рубежом, снизившегося в первые недели войны. Если в августе стоимость рубля на заграничных валютных рынках составляла в среднем лишь 73 % от довоенной, то в сентябре — октябре она повысилась до 85 %.
Наконец, влиял и социально-психологический фактор. Еще не угасший патриотический подъем, вызванный объявлением войны, давал основания ожидать, что различные слои общества, и в первую очередь крупная буржуазия, примут активное участие в займе. Рассчитывая именно на патриотические настроения населения, в октябре 1914 г. бывший министр финансов и премьер В.Н. Коковцов советовал председателю Совета министров И.Л. Горемыкину не ограничиваться полумиллиардным займом и довести его сумму до 2,5 млрд. рублей. Однако это предложение вызвало отрицательную реакцию председателя Комитета финансов С.Ю. Витте, который не замедлил обвинить своего давнего оппонента в намерении «утопить саму идею военного займа».
Вплоть до последнего момента идея о выпуске крупного внутреннего займа вызывала разногласия. Особенно много противников имела она в Комитете финансов, состав которого заметно обновился в начале 1914 года. Уповая на бумажно-денежную эмиссию и финансовую помощь союзников, многие члены Комитета считали выпуск крупного займа по меньшей мере несвоевременным. Позже Барк утверждал, что лишь его личная настойчивость позволила преодолеть в октябре 1914 г. «сомнения» Комитета и выпустить первый военный заем. Однако немаловажную роль, по всей видимости, здесь сыграла и позиция Витте, поддерживавшего инициативу Барка.
Подобные кредитные операции проводились в тесном взаимодействии с частными банковскими учреждениями. В короткие сроки 24 ведущих акционерных банка и 5 банкирских контор образовали специальный синдикат, который совместно с Государственным банком гарантировал обеспечение подпиской всей суммы займа. В свою очередь, оплачивая эти услуги, Министерство финансов отдавало заем входившим в синдикат коммерческим банкам по цене на 2 % ниже выпускной.
Еще не сложившаяся военная конъюнктура, известный спад деловой активности, вызванный началом войны, относительная насыщенность денежного рынка невостребованными капиталами и сохранявшаяся зависимость частных банков от кредитов Государственного банка во многом обеспечили «успешную реализацию займа», как указывалось на заседании Комитета финансов 12 января 1915 года. В результате казна получила свыше 466 млн. рублей. Однако из-за продолжительной рассрочки при внесении платежей, а также крупных ссуд, которые предоставлялись Государственным банком под реализацию займа, не удалось решить одну из главных задач — существенно снизить количество находившихся в обращении кредитных билетов. Некоторое снижение (на 32 млн. руб.) Государственный банк отметил лишь в середине января 1915 г. — сразу после срока уплаты последнего взноса. Однако уже через две недели количество бумажных денег возросло на 61 млн., превысив тем самым на 29 млн. показатель предшествующего месяца и почти на 300 млн. руб. — объем кредитных билетов накануне подписной кампании.
Рост военных расходов (в конце 1914 г. более 18 млн. руб. ежедневно) заставил правительство уже в самом начале 1915 г. вновь обратиться к внутреннему кредиту. 12 января Комитет финансов рассматривал проект нового облигационного займа на сумму в 500 млн. руб. и схему его реализации. Большую часть, 300 млн., должны были разместить частные банки, с которыми уже была достигнута соответствующая договоренность. В фонд сберегательных касс намечалось зачислить 100 млн., делая им скидку в 1 % от выпускной цены. Оставшуюся часть займа планировалось реализовать через Государственный банк, пенсионные и эмеритальные кассы, а также за счет свободных средств различных ведомств. Предложенную схему Комитет одобрил, и в начале февраля последовал указ Николая II о проведении на внутреннем рынке нового займа. Датой его официального выпуска объявлялось 2 марта 1915 года.
Своими эмиссионными условиями, то есть процентной ставкой дохода, выпускным курсом, сроком погашения, наконец, номиналами облигаций (свидетельств), новый заем был аналогичен предшествующему. Несколько изменялась лишь техника реализации. В целях ускорения размещения займа и повышения размеров публичной подписки, к ее проведению были впервые привлечены постоянные казначейства. Фактически до девяти дней был увеличен период подписки и значительно сокращен срок рассрочки платежей. При подписке на крупные суммы рассрочка составлял 61 день — на три недели меньше по сравнению с прошлым. По всей видимости, этот шаг был продиктован предыдущей неудачей с попыткой хотя бы на время стабилизировать объем бумажно-денежной массы в обращении.
Реализация второго военного займа прошла менее успешно, чем первого. Об этом, в частности, свидетельствовал тот факт, что, несмотря на свои обязательства, синдикат акционерных коммерческих банков смог разместить лишь 72% от взятой суммы, или 217 млн. рублей. Государственный банк и его агенты также испытывали немалые трудности. В итоге пришлось на счета сберегательных касс поместить вместо предполагавшихся 100 млн. руб. — почти 161 миллион.
Подобное положение во многом объяснялось тем, что, по словам компетентного современника, подготовка и проведение займа совпали с «изменением характера и условий кредита» в России. Применительно к государственным займам это означало, что, использовав в ходе предшествовавших кредитных операций (внутренний заем, выпуски билетов и обязательств казначейства) значительную часть относительно свободных и доступных денежных ресурсов банковских учреждений, правительство все больше становилось перед необходимостью «обратиться к свободным средствам всей страны».
Смысл приведенного замечания в том, что коммерческие банки, участвуя в реализации внутренних займов и приобретая крупные пакеты свидетельств (облигаций) в собственные портфели, делали это за счет роста вкладов и текущих счетов своих клиентов, не утруждая себя поиском дополнительных возможностей разместить кредитные обязательства казны среди «публики». Кроме того, свои основные средства они стремились использовать в более доходных операциях. «Свидетельства нового займа будут лежать в залоге у Государственного банка до тех пор, пока не прильют новые средства в частные банки», — писал по этому поводу известный финансовый обозреватель Ф.А. Меньков.
Очевидно, что усвоенные акционерными коммерческими банками способы действий, а также возможность длительной рассрочки платежей при подписке серьезно препятствовали сокращению с помощью займов количества бумажных денег в стране. Однако еще больше сказывалось то, что поступавшие в результате подписки кредитные билеты незамедлительно вновь выталкивались в обращение для покрытия неуклонно возраставших военных расходов.
К тому же даже в случае полного размещения того или иного займа казна никогда не могла получить всей суммы в кредитных билетах. Выступая в июле 1915 г. в Государственной думе, Барк не без сожаления констатировал: «Выручка от займов поступает на текущий счет казны не только наличными деньгами, но также проведением по счетам, списанием, например, с текущего счета в Государственном банке сберкасс и частных кредитных учреждений. Таким образом, оказывается, что с реализацией займа текущий счет казны пополнился, наличные же в кассах Государственного банка увеличились в меньших, по сравнению с возрастанием этого счета, размерах». «Вот почему, — делал вывод министр, — даже при получении ресурсов на ведение войны путем займов приходится, тем не менее, расширять эмиссионные рамки Государственного банка».
Некоторое увеличение количества кредитных билетов в обращении вызывалось, как это ни парадоксально звучит, и самим процессом размещения займов. Опыт военных лет свидетельствовал, что с началом каждой подписной кампании резко возрастали ссуды Государственного банка под залог процентных бумаг и задолженность ему со стороны частных банков. В период проведения второго военного займа только с 1 по 8 марта 1915 г. долги частных банковских учреждений главному банку империи увеличились с 310 млн. руб. до 462, то есть более чем на 150 миллионов. И хотя эти кредиты не отражались механически соответствующим увеличением эмиссии (почти постоянно в казну поступала выручка от размещения обязательств и билетов казначейства на открытом рынке), после чисто формального списания сумм с расчетных счетов определенная их часть, как подчеркивал И.А. Михайлов, все равно покрывалась путем выпуска бумажных денег. На эту особенность всех военных займов царского правительства указывал позже и М.И. Фридман. «Банки, разверстав между собой очередной заем, — писал он, — спешили заложить свои облигации или права на них в Государственном банке, чтобы обратить полученные средства на финансирование военной промышленности. Таким образом, Банку приходилось выпускать кредитные билеты и в целях размещения займов или, во всяком случае, в связи с этим размещением».
Несмотря на истечение срока поступления платежей по второму военному займу лишь в начале мая 1915 г., уже 20 апреля на заседании Комитета финансов был практически решен вопрос о выпуске на внутреннем рынке очередного займа в 1 млрд. рублей.
Выбор такой суммы третьего займа не был случайным, размер его был «привязан» к тому миллиарду, на который, по решению Совета министров от 17 марта 1915 г., расширялось эмиссионное право Государственного банка. Поэтому одна из главных задач данной операции состояла в аккумуляции той массы кредитных билетов, которая должна была попасть в обращение в последующие несколько месяцев.
Таким образом, если два первых военных займа выступали во многом как средство сокращения наличной бумажно-денежной массы, пусть и малоэффективное, то третий — как инструмент последующего ограничения эмиссии за счет «вторичного» использования казной большей части того количества кредитных билетов, выпуск которых предусматривался указанным актом Совета министров.
Такого же характера связь с бумажно-денежной эмиссией имели и два следующих, четвертый и пятый военные займы. Причем в платежи по ним, наряду с наличными деньгами и «сериями», принимались и временные свидетельства ранее выпущенных займов военного времени. Разумеется, данное обстоятельство влияло на результаты этих операций: «связываемые» таким путем объемы бумажных денег неизменно снижались. Именно поэтому перед выпуском пятого займа не проводилось очередного расширения эмиссионного права Государственного банка. Шестой, последний военный заем царского правительства имел еще менее выраженную нацеленность на ограничение роста кредитных билетов в обращении. Помимо всех вышеназванных правительственных бумаг, в платежи за него принимались и пятипроцентные обязательства казначейства, что объективно меняло характер займа и во многом делало его лишь средством конверсии долговых обязательств государства.
Такое изменение сочетания военных займов с выпуском кредитных билетов, естественно, не могло остановить дальнейший рост инфляции. Но в то же время именно благодаря этому механизму взаимодействия с бумажно-денежной эмиссией внутренние займы помимо прямой мобилизации денежных ресурсов играли вплоть до середины 1916 г. решающую роль в сдерживании инфляционных процессов, придавая им вялотекущий характер.
Понимая, что реализация третьего военного займа будет, из-за его огромного размера, сопряжена с немалыми трудностями, Министерство финансов попыталось повысить «привлекательность» его эмиссионных условий для потенциальных подписчиков. Особые надежды в связи с этим возлагались на продолжительность займа. Официально его погашение посредством ежегодно проводимых тиражей планировалось начать в 1921 г. и продолжать вплоть до 1996 года. Однако при этом держателям облигаций правительство гарантировало, что уже в 1921 г. все желающие смогут их сдать по номинальной стоимости. «Причудливая комбинация долгосрочное™ с краткосрочностью» — так, не без оттенка сарказма, было воспринято данное условие некоторыми финансистами, понимавшими его надуманность и скрытое за ним стремление правительства любым путем заинтересовать в подписке крупный финансовый капитал.
Тем не менее в период подписки реализовать заем полностью не удалось. Не помогло даже то, что банки перевыполнили свои обязательства и смогли разместить бумаг на 683 млн. рублей. Комментируя итоги реализации, журнал «Банки и биржа» писал: «В подписке участвовали главным образом крупные капиталисты, а также разного рода учреждения, которые по своим уставам должны были хранить принадлежащие им суммы в государственных ценных бумагах». Характерным являлось и отсутствие интереса к займу на периферии: в 15 наиболее крупных городах России он был размещен лишь на сумму в 32 млн. рублей. Естественно, что при таком положении роль публичной подписки была незначительной.
Не оправдало ожиданий и сочетание краткосрочности с долгосрочностью в условиях погашения займа, так как абсолютный рост объемов подписки происходил на фоне значительного увеличения размеров ссуд, которые был вынужден выдавать Государственный банк под залог свидетельств прежних военных займов. Иными словами, во многих случаях заем приобретался на средства, выручаемые от фактической продажи государству его же ценных бумаг, эмитированных ранее. Не случайно ведущий кадетский оратор по финансовым вопросам А.И. Шингарев, выступая позже в Думе, назвал эту двойственность в сроках погашения «техническим промахом», «самым неудачным» моментом в политике займов правительства за время войны.
Если первых три военных займа стали своего рода экспериментами, отражением поиска оптимальных для периода войны эмиссионно-технических характеристик кредитных операций государства и стратегии их размещения, то выпущенный в октябре 1915 г. четвертый заем был, по сути, результатом этих изысканий. Его главная особенность заключалась в том, что, в отличие от всех предыдущих правительственных займов, он был ориентирован не только на банки и крупных держателей, но и на массовую, широкую по своей социальной базе публичную подписку.
Стремление привлечь к займу «мелкие капиталы» и существенно поднять размеры публичной подписки наложило отпечаток на его эмиссионные характеристики, условия реализации и даже на официальное название — впервые в нем фигурировало слово «военный». Последнее, как подчеркивалось в официальной печати, должно было придать участию в подписке смысл «патриотического шага», «исполнения долга перед родиной».
С целью популяризации займа массовыми тиражами были выпущены афиша «Что нужно знать о военном займе 1915 года», агитационная брошюра «Военный заем 1915 года», а также отпечатан специальный плакат. Он содержал выразительное, подчиненное единой политической идее изображение молодого рабочего, вытачивающего на станке снаряды, и призыв: «Патриотично и выгодно! Покупайте военный 5 '/2 % заем».
Исключительно важное значение в деле «демократизации» займа придавало Министерство финансов участию 3 тыс. учреждений мелкого кредита, впервые привлекаемых к подписке. По словам одного из руководителей Государственного банка, «единственной целью» этого являлось «стремление содействовать размещению займа и в среде сельского населения, которое доселе, вследствие своей оторванности от городских центров, оставалось в стороне при совершении государственных кредитных операций».
Крупным мероприятием, отражавшим стратегический курс правительства на обеспечение участия в военных займах широких народных масс и предельное использование ресурсов денежного рынка в целях финансирования войны, стал закон от 23 октября 1915 г., предусматривавший значительное расширение сети государственных сберегательных касс. На необходимость подобных мер указывал наблюдавшийся с начала 1915 г. «совершенно исключительный» по размеру приток в эти кассы средств населения. В течение 1916 г. в стране было открыто свыше 4,3 тысяч новых сберегательных касс. Большинство из них располагалось при почтово-телеграфных отделениях в сельской местности и железнодорожных станциях.
Результаты подписной кампании вызвали многочисленные отклики печати, в которых подчеркивалось, что привлечена «масса мелких сберегателей», заем «прошел с небывалым в России успехом». По мнению министра финансов, особенно важным являлось то, что заем стал «большим шагом вперед» в направлении переноса финансовой тяжести войны с бумажно-денежной эмиссии на кредитные источники.
Однако в действительности результаты были далеко не такими обнадеживающими. Несмотря на рост объема публичной подписки, достигшей 340 млн. руб., правительству так и не удалось привлечь к ней широкие слои населения и, главное, крестьянство. «Подписка со стороны сельской народной массы лишь очень поверхностно затронула тот громадный запас сбережений, который накопился за период войны», — отмечалось в этой связи в одном из циркуляров Управления по делам мелкого кредита Государственного банка. Более того, по признанию самого П.Л. Барка, удалось реально разместить лишь около 800 млн. руб., так как к окончанию подписной кампании у коммерческих банков, входивших в синдикат и взявших на себя 600 млн. руб., оставалось на руках более 200 миллионов. В дальнейшем вся эта сумма была отчасти отдана банкам по более низкому курсу, отчасти списана на счета государственных кредитно-финансовых учреждений.
Таким образом, большая часть облигаций четвертого военного займа, как, впрочем, и всех остальных, оказалась сосредоточенной в руках крупной буржуазии. Участие ее капиталов по-прежнему оставалось решающим условием успеха внутренних кредитных операций царского правительства.
1916 год был ознаменован выпуском в феврале и октябре очередных двух военных займов на 2 и 3 млрд. руб. соответственно. Официально подписка на пятый военный заем начиналась 15 марта и должна была закончиться 22 апреля. На деле же из-за огромного размера реализуемой суммы и недостаточной подписной активности кампания продолжалась вплоть до середины июня. Аналогичная картина наблюдалась и при проведении следующего займа. Открытая 1 ноября сроком на два месяца, подписка фактически продлилась вплоть до Февральской революции.
Задолго до опубликования указа Николая II о выпуске пятого военного займа, получившего несколько позже полуофициальное название «Заем Победы», Министерство финансов развернуло массированную пропагандистскую кампанию в печати. По примеру союзников к популяризации займов был привлечен и кинематограф. В марте 1916 г. фирмой «Русская лента B.C. Глаголин и К°» по заказу Министерства финансов были отсняты две «кинематографические пьесы» пропагандистского характера — «Заветная кубышка» и «Все для войны». Рекомендуя губернаторам и градоначальникам лично содействовать организации широкого показа этих кинолент, директор Департамента полиции генерал-майор Е.К. Климович сообщал, что ввиду «исключительных целей» Синод дал разрешение на их «повсеместное демонстрирование» даже в последнюю неделю Великого поста 36. Позже, к концу года, число подобных кинолент существенно возросло, причем их создание было налажено даже на периферии.
Пропаганда займов 1916 г. велась также с помощью воззваний и обращений, авторами которых были видные политики, общественные деятели, военачальники, руководители различных ведомств и учреждений, губернаторы и т.д. В конце февраля с воззванием, обращенным к многонациональному населению Кавказа, выступил наместник, великий князь Николай Николаевич. По сообщениям прессы, отпечатанное на русском и «туземных языках», это воззвание якобы немало способствовало успеху подписки на Кавказе. Почти сразу после вступления в конце марта 1916 г. в должность командующего Юго-Западным фронтом с пространным обращением на эту же тему выступил А.А. Брусилов. «В этот грозный час, — говорилось в обращении, — вся Великая Россия должна прийти на помощь Государевой казне, все мы должны нести ей сбережения свои, вкладывать их в Военный Заем. В этом залог победы, залог той счастливой поры, что ждет нас впереди, когда сломлен и уничтожен будет ненавистный враг и свободно вздохнет Россия, избавившись от векового гнета немецкого засилья, что уже много лет сковывает, и опутывает, и разоряет нас». Широкое распространение в тылу и на фронте имело и обращение к «русским людям» начальника штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеева. По рекомендации Министерства внутренних дел накануне выпуска шестого займа со специальным воззванием к мусульманскому населению обратилось руководство магометанского духовенства. С соответствующим обращением выступил и лидер ламаистов Доше Доржиев.
Несмотря на общие моменты, в идейном содержании видна довольно четкая грань между правительственной и прогрессистско-кадетской пропагандой. Указание на роль царя как вождя нации и главнокомандующего армией, на нерушимое единение государя и его подданных, наконец, на провиденциальную сущность самодержавной власти являлось одной из характерных черт обращений и воззваний, принадлежавших военачальникам, руководителям государственных учреждений и ведомств. Именно царь, монархия выступали в данном случае своего рода символом сплочения народа, гарантом его победы и лучшей доли в будущем.
Совершенно иные в этом смысле акценты расставляли представители оппозиции. Призывы к приближающей победу «дружной» подписке, требования самопожертвования и активного продолжения борьбы на фронте здесь сочетались с высокой оценкой усилий «общественных организаций» в укреплении обороны и помощи армии. Очевидно, что тем самым в массовом сознании утверждалась идея о необходимости еще большего участия «общественности» во власти, обосновывалась правомерность ее стремлений к управлению страной. И вполне закономерно, что не царь и самодержавие, а обобщенный образ общественного деятеля выступал здесь олицетворением грядущей победы и «новой России».
Важное значение в ходе пропаганды займов придавалось плакатам. По данным отчета Государственного банка, в 1916 г. было выпущено более двух миллионов красочных плакатов и свыше 10 млн. экз. популярных брошюр, в том числе на «местных языках» империи. Кроме того, по сюжетам плакатов в конце года Главное управление почт и телеграфов отпечатало 1 млн. почтовых карточек и значительное количество марок-виньеток.
Немало усилий прилагалось для привлечения к подписке на займы крестьянских масс. «С прекращением продажи питей, с выгодной реализацией урожаев последних лет и вообще с притоком в деревню крупных сумм по реквизициям, по военным поставкам и по выдаче пайков, можно с уверенностью сказать, — подчеркивалось в одном из подписанных Барком циркуляров, — что сумма сбережений, а вместе с тем и непроизводительно лежащих бумажных денежных знаков, возросла в сельской России до очень крупных размеров, исчисляемых не десятками, не сотнями миллионов, а миллиардами рублей». С января Министерство финансов привлекало к проведению пропагандистских акций сельских учителей, обещая им «особое вознаграждение». То же делал и Синод. Согласно его предписанию, духовенству, особенно сельскому, а также учителям церковно-приходских школ ставилось в обязанность «всемерно способствовать ознакомлению народа с целями, важностью и выгодностью» подписки на военные займы.
Вести пропаганду среди жителей деревни должны были и земские начальники, служащие казенных палат, уездных раскладочных присутствий, почтово-телеграфного ведомства. Наибольшую активность проявляло Управление по делам мелкого кредита и подведомственные ему структуры на местах. Объяснялось это тем, что по распоряжению министра финансов на них была возложена основная работа по популяризации займов и проведению подписки в сельской местности.
Именно при губернских (областных) комитетах по делам мелкого кредита, подчинявшихся непосредственно губернаторам (начальникам областей), в сентябре—октябре 1916 г. во многих регионах империи (Киев, Ростов, Симферополь, Рязань, Тамбов, Воронеж, Саратов, Самара, Казань, Вятка, Красноярск, Иркутск, Чита и т.д.) согласно указаниям министра внутренних дел А.А. Хвостова и его преемника А.Д. Протопопова были образованы специальные Совещания (Особые заседания) занимавшиеся объединением усилий государственных учреждений, должностных лиц и «местных деятелей» по популяризации и размещению военного займа. Совещания должны были придать этой совместной деятельности «надлежащее направление». «Особенно важно» было, как подчеркивалось в одном из министерских циркуляров, «привлечение к подписке на предстоящий заем сельского населения».
В целях «демократизации» подписки Управление по делам мелкого кредита в последние месяцы 1916 г. выпустило для бесплатной раздачи сборник под названием «В годину Великой войны. Календарь на 1917 год». Изданный миллионным тиражом, он был адресован «широким слоям населения, преимущественно сельского».
Воссоздать картину популяризации займа в крестьянской среде можно по провинциальной печати. Типичную статью «Заем и деревня» опубликовала в марте 1916 г. газета «Рязанская жизнь», стоявшая на умеренно либеральных позициях. «Живое, искреннее слово коснулось самых сокровенных, глубоко скрытых струн великой мужицкой души», — писал корреспондент о впечатлении, которое произвела на членов товарищества села Зенкино Раненбургского уезда лекция инспектора мелкого кредита. «Наяву предстало время Минина и Нижегородских граждан», когда после выступления лектора слушателям было предложено принять участие в займе. Движимые «чистосердечным желанием помочь родине, любовью к отечеству», крестьяне тут же подписались на 12 с лишним тысяч рублей. «И это темные деревенские мужики. Это наши "сиволапые"! Кто после этого посмеет сказать, что мужик "дурак" и ничего не понимает?» — восклицал автор.
И все же в масштабе всей страны пропаганде военных займов в 1916 г. среди крестьянства так и не удалось придать широкий и систематический характер. Более того, в ряде губерний, особенно удаленных от центра, она почти не проводилась. Несмотря на содержавшиеся в правительственных циркулярах предложения и рекомендации, которые осенью 1916 г. принимали тон категоричных требований, должностные лица на местах зачастую их просто игнорировали. Как писал после Февраля министр финансов Временного правительства первого состава М.И. Терещенко, «успешность пропаганды займа в провинции зависела в значительной степени от отношения к этому вопросу губернаторов, причем, как показал опыт, многими из них не было проявлено достаточного интереса к делу популяризации военных займов».
Характерной особенностью последних займов царского правительства являлись настойчивые попытки привлечь к ним рабочий класс, участие которого в финансировании войны, пусть даже и номинальное, приобретало политическое значение. Лекции о военных займах были устроены в рабочих кварталах Харькова по инициативе профессуры местного университета. Примечателен рассказ Шингарева членам бюджетной комиссии Думы в январе 1917 г. о его попытке популяризировать заем на Путиловском заводе. «В ноябре [1916 г.], — вспоминал Шингарев, — я с трудом выбрал время и поехал туда читать о займе, доказывал, что нужно подписаться на заем. Служащие завода в большом количестве и рабочие буквально на каждую мою фразу с разных концов и углов зала — там было тысячи полторы человек — кричали в ответ: "А где наши депутаты?". "Нет" — орут в другом месте. Словом сказать, эта вся аудитория жила политической жизнью и даже протестовала против того, что ей читают о займе». Небезынтересны в этой связи и сообщения в печати осенью 1916 г. об «определенном и значительном успехе» показов посвященных займу кинолент в рабочих районах от «Петрограда и Москвы до Владивостока». Порой по инициативе администрации крупных казенных заводов, работавших на оборону, предпринимались попытки организации коллективной подписки рабочих и служащих. С этой же целью иногда привлекались больничные кассы, рабочие кооперативы, клубы. Применялись и методы навязывания. На некоторых промышленных предприятиях Петрограда весной 1916 г. традиционные пасхальные премии рабочим выплачивались не деньгами, а облигациями двухмиллиардного займа. Ими же нередко выдавались надбавки, связанные с удорожанием жизни.
Наиболее распространенным способом привлечения рабочих к участию в военных займах было, по-видимому, предоставление долговременных рассрочек за счет средств предприятий и организаций. По решению правления Юго-Восточной железной дороги в апреле 1916 г. всем рабочим и мастеровым при подписке на заем предоставлялась возможность вносить платежи в течение 18 месяцев. Показательно, что после Февральской революции наблюдались отказы рабочих от дальнейшего внесения таких платежей. Весной 1917 г. в своем коллективном заявлении в исполком местного Совета рабочих и солдатских депутатов работницы воронежского трубочного завода «ВТ. Столль и К0» «настоятельно просили» исключить их «из списков Военного Займа» и не высчитывать деньги из зарплаты в счет подписки. В целом пролетариат остался безучастным к призывам подписываться на военные займы. Приведенные и другие подобные факты, значение которых не следует преувеличивать, сами по себе все же заслуживают внимания как показатель значительных изменений, происшедших за годы войны в социальной направленности внутренних кредитных операций государства.
Мощную «моральную» поддержку займам 1916 г. оказали прогрессисте -ко-кадетские круги. Однако их усилия имели мало общего с реальной помощью правительству в решении сложнейших финансовых проблем, а были направлены на достижение собственных политических целей, отражая тактическую линию на использование любых возможностей в интересах «самой важной и настоятельной внутриполитической задачи» — организации и объединения «общественных сил». Именно на этом пути, заявлял в январе 1916 г. член кадетского ЦК Ф.Ф. Кокошкин, «мы одновременно и поможем обороне и подготовим различное участие общества во власти».
Буржуазная общественность и представители оппозиции приняли особенно широкое участие в популяризации военных займов осенью 1916 г., когда, следуя принципу: везде, где возможно, вставать «вместо власти», про-грессистско-кадетские лидеры предприняли попытку взять в свои руки инициативу в этом деле. Наиболее серьезным шагом с их стороны явилось создание при Государственной думе под председательством М.В. Родзянко Всероссийского комитета общественного содействия военным займам, основная задача которого официально состояла в том, чтобы, подобно Центральному военно-промышленному комитету, дать толчок для «финансовой мобилизации» и привлечь к военным займам «миллионы подписчиков».
Всероссийский комитет занимался устройством лекций, митингов, лотерей, иных массовых акций, опираясь в своей деятельности на кадровые и организационные возможности Петроградской городской думы, Земгора, Скобелевского комитета, Общества 1914 года, Лиги равноправия женщин и т.д. Такого рода мероприятия проводились и в провинции, куда Комитет порой специально командировал своих представителей. С целью популяризации займа заместитель председателя Комитета М.И. Туган-Барановский предпринял многодневную поездку по городам Северо-запада, профессор А.Р. Свирщевский — по Поволжью и Кавказу.
Добиваясь крупных пособий казны, Комитет издавал агитационную литературу. Сборник статей видных ученых-финансистов «Военные займы», брошюра Туган-Барановского «Откуда берутся деньги для войны», популярная книжка А. Шестова «На помощь Родине», лекции профессоров киевских вузов под общим названием «Война и заем» — вот лишь некоторые из изданий, выпущенных Комитетом или под его эгидой зимой 1916—1917 гг. и отразивших политические установки прогрессистско-кадетской оппозиции.
Адресуясь к широкой аудитории и призывая к подписке, представители оппозиции подчеркивали, что их борьба с царским режимом ни в коем случае не должна препятствовать реализации займа. «Подписчиков [на займы] не может не смущать внутреннее политическое состояние страны, — писал близкий к кадетам профессор М.В. Бернацкий в конце 1916 года. — Если думать не о катастрофах, а о созидательном процессе общественно-государственного строительства, то борьба за хорошие деньги обязательна при всяком "правительственном курсе": она, так сказать, выше его!». Не оставался в стороне и главный печатный орган кадетов: «Нельзя забывать, что враг не дремлет, что война идет, что ее нужно вести энергичнее и что одним из средств для скорейшего ее окончания является правильное ее финансирование, а оно может выразиться только в займах».
На практике деятельное участие оппозиционных сил в пропаганде шестого военного займа мало способствовало его успеху. Сказывалось влияние не только параллельно проводимой ими кампании по дискредитации царской семьи и режима, но и того, что в устах представителей «общественности» сами призывы к подписке тесно переплетались со скрытой, а порой и откровенной антиправительственной агитацией.
По-видимому, официальные власти вполне осознавали те политические последствия, к которым вело участие оппозиционных кругов в популяризации военных займов. Поэтому правительство попыталось поставить их деятельность в данной сфере под жесткий контроль. Проведению силами негосударственных организаций и отдельными лицами массовых мероприятий (лекций, собраний и т.д.), посвященных подписке, должно было предшествовать официальное разрешение. Естественно, что такой порядок вызывал недовольство «общественности». «Дело доходит до того, что запрещаются вполне благонамеренные лекции о государственных займах», — возмущался Родзянко в записке о внутренней ситуации в империи, представленной Николаю II накануне Февральской революции. По словам Терещенко, в ходе последнего военного займа царского правительства «представители общественных организаций… не имели возможности вести надлежащей пропаганды на местах ввиду чинимых со стороны администрации препятствий и явного противодействия».
В то же время анализ архивных материалов (циркуляров Министерства финансов и Государственного банка), выступлений Барка в Думе, а также печати свидетельствует о том, что финансовое ведомство во многом по-иному, чем Министерство внутренних дел, относилось к участию «общественности» в пропаганде военных займов и проявляло заинтересованность в сотрудничестве с ней. Показательно обращение Барка за две недели до Февральской революции к Родзянко как председателю Всероссийского комитета. Напоминая, что еще не размещена почти половина трехмиллиардного займа, министр просил усилить его популяризацию.
Каковы же были итоги реализации внутренних займов 1916 года?
Проведение подписных кампаний в 1916 г. отличалось гораздо более высоким, чем ранее, уровнем организации и значительным расширением состава участвовавших в них учреждений. К реализации пятого займа были дополнительно привлечены десятки городских общественных банков и обществ взаимного кредита, а к размещению следующего — городские и земские управы, местные отделения Дворянского земельного и Крестьянского поземельного банков, многие страховые общества, ломбарды и т.д. Увеличилось количество используемых учреждений мелкого кредита. Если к проведению февральского займа были привлечены 9,9 тыс. кредитных и ссудосберегательных товариществ, сословных кредитных объединений и земских касс, то есть почти половина от их общего числа, то в распространении ноябрьского займа участвовало свыше 12 тыс. подобных учреждений. В распространении займов, особенно трехмиллиардного, участвовали даже приходские священники, податные и фабричные инспекторы, нотариусы.
Стремясь сделать займы доступными для широких слоев, Министерство финансов увеличивало льготы при подписке. Условия пятого займа предусматривали предоставление при подписке 50-процентной ссуды на два месяца, а при подписке на шестой заем в отделении (конторе) Государственного банка или казначействе достаточно было внести приблизительно десятую часть от номинальной стоимости облигации, чтобы получить под нее ссуду на остальную сумму с погашением вплоть до 1918 года.
Как и прежде, в основе проведения займов лежали соглашения Министерства финансов с синдикатом акционерных коммерческих банков. По пятому займу частные банки обязались обеспечить подписку на 1200 млн. руб., то есть 60% общего объема эмиссии. Фактически они смогли разместить облигации лишь на 683 млн. руб., или на 34%. Что касается шестого займа, то в октябре 1916 г. банковский синдикат взялся реализовать облигации на 1800 млн. рублей. В два приема к концу января 1917 г. банки полностью рассчитались с правительством за эту сумму, хотя в их портфелях оставались еще нереализованные облигации на сотни миллионов рублей. Учитывая выпускной курс займа и двухпроцентную банковскую комиссию, казна получила 1682 млн. руб., из которых 1281 млн. были представлены краткосрочными обязательствами казначейства и облигациями прежних займов, 225 млн. — собранными по подписке наличными деньгами и 176 млн. — также наличными, но занятыми у Государственного банка под заклад облигаций.
По уверениям царского правительства, пятый и шестой военные займы были размещены полностью. Однако существовавший механизм расчетов был таков, что, формально выручив от реализации этих займов соответственно 1884,5 млн. и 2799,7 млн. руб., в действительности государство получило значительно меньше. По данным директора Департамента казначейства Г.Д. Дементьева, общая сумма поступлений от операций по этим займам исчислялась 4173 млн. рублей. В составе этих поступлений на публичные подписки пришлось: по двухмиллиардному займу — 1,5 млрд. руб., по следующему — около 1,4 миллиарда.
Несмотря на прогрессировавшее расстройство финансов и экономики, углублявшийся политический кризис, а также массовые призывы в армию, которые не могли не оказывать отрицательного влияния на участие в подписке широких слоев населения, проведение займов 1916 г., особенно февральского, сопровождаюсь их дальнейшей «демократизацией». Значение данной тенденции попытался оценить Шингарев. Выступая в марте 1916 г. в Думе он говорил: «Эта война… сделает то, что мы постепенно приучимся размещать свои займы у себя дома… После войны мы придем к тому положению, когда система государственного кредита постепенно пустит глубокие корни в толщу народных масс России».
Конкретное выражение «демократизации» заключалось в абсолютном увеличении объемов «мелкой подписки», в численном росте «мелких» подписчиков, в общем расширении социальной базы займов. Более того, в отличие от всех предыдущих аналогичных операций, в ходе размещения военных займов 1916 г. количество подписчиков на небольшие суммы в несколько раз превзошло численность лиц, вносивших средние и крупные суммы. Немаловажным, наконец, являлось и то, что впервые за всю историю внутреннего государственного кредита размеры публичной подписки в провинции были выше, чем в Петрограде и Москве.
Наиболее ярко «демократизация» подписки была представлена в деятельности сберегательных касс, которые в 1916 г. еще более укрепили свои позиции в качестве главного связующего звена между кредитными операциями правительства и народными массами. Если четвертый военный заем, как отмечалось выше, они смогли разместить на 189 млн. руб., то пятый и шестой — соответственно на 317 и 350 млн. рублей.
Обращают на себя внимание сведения и о количестве лиц, подписавшихся на займы 1916 г. через сберегательные кассы. Наиболее результативным в этом отношении был последний заем царского правительства. В ходе его проведения численность подписчиков в сберкассах достигла 358 тыс. человек, что составляло не менее половины от общего количества подписавшихся.
Расширение социального состава подписчиков через сберегательные кассы достигалось прежде всего за счет полупролетариата городских центров, «низших» слоев интеллигенции. Заметную роль играло и зажиточное крестьянство. Однако это не дает оснований утверждать, что за годы войны займы глубоко проникли в деревню: среди подписчиков в 1916 г. большинство, хотя и относительно меньшее, чем ранее, по-прежнему составляли жители городов. Очевидно, что кредитные операции правительства затронули лишь верхние слои крестьянского населения. Среди них преобладали те, кто в условиях высоких цен и огромного спроса на продукцию сельского хозяйства смог сделать значительные денежные накопления, достаточные не только для удовлетворения насущных нужд, заполнения «кубышки», вкушения «барских утех», вроде «какавы» и «щоколата», а также покупки «ходиков» или граммофона, но и для приобретения в качестве своеобразного показателя личной состоятельности облигаций военного займа. Другой тип крестьянина, ставшего обладателем подобной ценной бумаги, — это зажиточный с довоенных времен и грамотный в прямом смысле слова земледелец, «культурный хозяин», стремившийся уберечь свои капиталы от инфляции и еще веривший в послевоенное повышение покупательной способности рубля.
Несмотря на «демократизацию» подписки, размещение военных займов 1916 г. шло далеко не так активно, как планировало Министерство финансов. По отзывам современников, реализация займов проходила «туго», «медленно», «без должного понимания населением требования гражданского долга». Оба раза власти были вынуждены пересматривать первоначальные сроки подписных кампаний. Во многом такое положение объяснялось позицией крупной буржуазии. На протяжении третьего года войны наблюдалось заметное снижение ее денежного участия в займах и, соответственно, падение удельного веса крупной подписки. Если двухмиллиардный заем еще получил отклик и поддержку со стороны состоятельных слоев общества, то следующий был встречен ими гораздо сдержаннее. На пятый заем подписка была больше, чем на шестой. С учетом же прогрессировавшей инфляции, не говоря уже о доле в сумме эмиссий, результаты подписки по февральскому займу существенно превышали результаты октябрьского. Так же выглядели и качественные показатели публичной подписки: в первом случае казна получила значительно больший процент наличными деньгами.
Это «охлаждение» буржуазной публики к займам царского правительства, естественно, не являлось случайным. Политический кризис самодержавия, усиливавшийся под ударами прогрессистско-кадетской оппозиции, ухудшение экономического положения в стране, назревание взрывоопасной ситуации — все это не могло не становиться серьезным препятствием для вложений крупных капиталов в государственные бумаги. Огромное денежные ресурсы «отвлекались» и приносившим несравнимо большую прибыль биржевым ажиотажем, промышленным и банковским учредительством, продовольственными спекуляциями, игрой на курсе рубля. Не менее важная причина крылась в окончательной потере надежд на возможность восстановления золотого рубля после войны, которые на протяжении почти двух лет являлись одним из главных факторов, обеспечивавших рост вложений в государственные бумаги.
О возраставших трудностях при реализации военных займов свидетельствовали попытки царского правительства организовать на них подписку за границей. Еще в конце января 1916 г. Барк обратился к министру иностранных дел С.Д. Сазонову с просьбой оказать содействие продвижению внутренних займов на зарубежные рынки. Сазонов сделал соответствующий запрос руководителям дипломатических миссий. Поступившие вскоре ответы были неутешительными. О невозможности проведения подписки в Англии писал посол в Лондоне А.К. Бенкендорф. О такой же перспективе сообщал А.П. Извольский из Парижа, а также послы в США, Голландии, Дании, Норвегии. Положительный ответ был получен только из Греции. Там проведенная позже подписная кампания дала несколько миллионов рублей в валюте.
Тем не менее Министерство финансов, точнее иностранный отдел Кредитной канцелярии, продолжало искать пути вывода внутренних займов на заграничные рынки. Некоторую помощь оказали ведущие коммерческие банки. Через своих зарубежных представителей и партнеров они организовали подписку в Персии, Китае, Швеции и некоторых других странах. Наибольшего успеха достигло Пекинское отделение Русско-Азиатского банка: к концу марта оно реализовало в Китае заем на 1,1 млн. рублей. В июне 1916 г. Министерство финансов для распространения военных займов среди русских переселенцев в США и привлечения дополнительных валютных ресурсов пошло на беспрецедентный шаг: с одобрения царя и с согласия американских властей открыло сберегательные кассы при российских консульствах в Нью-Йорке, Чикаго и Питсбурге. Планировалось открыть подобные учреждения также в Сан-Франциско, Монреале и Буэнос-Айресе.
В целом же выгоды от всех этих мероприятий были незначительны. Несмотря на усилия царского правительства, его займы уже не имели спроса за границей.
Своеобразный итог военным займам 1916 г. подвело состоявшееся 6 февраля 1917 г. заседание Комитета финансов, последнее в его почти вековой истории. Полностью посвященное анализу проблем внутреннего государственного кредита и положению казначейства, заседание отличалось несвойственной его участникам резкостью суждений, их нескрываемым пессимизмом. Обычно крайне сдержанно относившиеся к вопросам внутриполитической жизни, члены Комитета «не нашли возможным скрыть от себя тревогу за наш государственной кредит в связи с наблюдаемым внутренним политическим положением». Учитывая «тесную зависимость успеха государственных кредитных операций от настроений широких народных масс», они констатировали, что «проявляемая особенно за последнее время нервность населения не замедлила отразиться на ходе подписки на последний заем». «При таком положении вещей, — подчеркивалось далее, — едва ли есть уверенность, что дальнейшие мероприятия финансового ведомства в смысле популяризации займов достигнут желанной цели, если не будет создана более благоприятная почва внутри империи».
Не менее жесткую оценку сложившейся ситуации давала Кредитная канцелярия. Исполнив к концу января указание министра финансов о разработке программы проведения внутренних кредитных операций на 1917 год, она, имея в виду краткосрочные и долгосрочные займы, отмечала, что «емкость нашего рынка в отношении помещения в такого рода займы представляется в известной степени использованной». По существу, это был «приговор» внутреннему кредиту царского правительства.
Страхов В.В. Вопросы истории №9 (..2003)