Отечественная история первой половины XX столетия богата яркими событиями, которые, обретя со временем символический смысл, надолго перешли в сферу ценностей, обладающих определенным идеологическим звучанием. Усилиями русского зарубежья в течение десятилетий, прошедших после окончания Гражданской войны, был создан своего рода эпос: воспеты многие сражения и боевые операции белых армий — Степной поход, поход дроздовцев Яссы-Дон, Великий Сибирский поход, поход группы генерала Бредова. Первое и самое почетное место в этом ряду всегда занимал 1-й Кубанский поход Добровольческой армии. Хорошо известно резюме, в котором А. И. Деникин подвел ему объективный итог: "Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля, пробыв в походе 80 дней. Прошла по основному маршруту 1050 верст. Из 80 дней — 44 вела бои. Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами. Начала поход с 600 — 700 снарядами, имея по 150 — 200 патронов на человека; вернулась почти с тем же; все снабжение для ведения войны добывалось ценой крови. В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полутора тысяч раненых" [1].
Как в Советском Союзе, так и в эмиграции освещение военно-политических событий зимы 1917 — весны 1918 г. на Юге России было начато их непосредственными активными участниками [2]. Эмигрантская литература имеет преимущественно мемуарный и публицистический характер [3]. Советские историки, обращаясь к обстоятельствам возникновения очага военной контрреволюции на Юге России, собственно 1-й Кубанский поход затрагивали лишь попутно [4]. Начиная с 1930-х годов действия антибольшевистских сил и формирований на несколько десятилетий исчезли из поля зрения исследователей [5]. На рубеже 1950 — 1960-х годов этому способствовала и утвердившаяся в советской историографии точка зрения о том, что Гражданская война началась в мае 1918 года. Военные действия предшествующих месяцев рассматривались как часть "триумфального шествия Советской власти" и трактовались как явления, находящиеся на периферии происходивших в стране процессов [6].
В 1990-е гг. на первый план в изучении истории Гражданской войны вышла проблематика антибольшевистских движений, что не могло не вызвать обращение к событиям 1-го Кубанского похода [7].
Возникновение Добровольческой армии в конце 1917 г. явилось результатом противодействия военных верхов нараставшему революционному процессу. На протяжении весны-осени 1917 г. многомиллионная армия все более выходила из-под контроля генералитета. В связи с этим созданные накануне июльского наступления для выполнения особых боевых заданий на фронте ударные подразделения и части из добровольцев стали рассматриваться как противовес остальной солдатской массе. Затем появились проекты создания из "ударников" новой армии для ведения войны "до победного конца". В обстановке 1917 года планы создания такой добровольческой армии имели контрреволюционный характер, так как ее первоочередной задачей должно было стать наведение "порядка" в тылу.
Поскольку Л. Г. Корнилов и его ближайшие сподвижники после августовского выступления находились под арестом, ключевая роль в исполнении этих замыслов досталась генералу М. В. Алексееву. Взяв на себя тяжкую обязанность ареста Корнилова, он уберег от разгрома революционными силами Ставку главнокомандования, после чего 11 сентября подал в отставку. Прибыв в столицу в октябре, Алексеев приступил к созданию тайной военной организации, получившей в литературе название "Алексеевской". Принадлежавший к ней небольшой отряд под командованием штабс-капитана В. Д. Парфенова участвовал в столкновениях с красной гвардией во время Октябрьских событий. 30 октября, после поражения восстания юнкеров в Петрограде, Алексеев отправился в область Войска Донского, которая должна была стать районом формирования Добровольческой армии. Туда же прибыли бежавшие из-под ареста в Быхове генералы А. И. Деникин, А. С. Лукомский, И. П. Романовский, С. Л. Марков, а чуть позже и Корнилов.
Развитие военной и политической ситуации на Юге России в декабре 1917 — январе 1918 г. показало ошибочность многих первоначальных оценок и ожиданий этих деятелей. Основатели Добровольческой армии, несмотря на сочувственное отношение войскового атамана А. М. Каледина, не получили безоговорочной поддержки со стороны донской власти, либерально-эсеровской по ориентации. Формирование Добровольческой армии на Дону шло полулегально — достаточно сказать, что Алексеев и Корнилов в Новочеркасске и Ростове не смели появляться в военной форме.
Дело осложнялось и напряженными личными отношениями между Алексеевым и Корниловым. Только после долгих переговоров при участии видных представителей партии кадетов удалось прийти к решению о том, что власть на территориях, контролируемых добровольческими силами, должна быть сосредоточена в руках триумвирата генералов: к компетенции Каледина относились управление делами Войска Донского и формирование Донской армии, Алексееву предстояло заведовать финансовыми и политическими вопросами, Корнилов принимал командование Добровольческой армией, которая официально стала так называться с 27 декабря 1917 года [8]. Начальником ее штаба стал Лукомский. Все существующие формирования подчинялись начальнику Добровольческой дивизии Деникину (начальник штаба дивизии — Марков). Таким образом, воинским контингентом, не достигавшим по численности и полка, управляли три штабные структуры, подчиненные соответственно Алексееву, Корнилову и Деникину. Избыток штабов и учреждений порождал волокиту, интриги и путаницу.
Цели и задачи создаваемых вооруженных сил нашли отражение в Политической программе Корнилова, которая хотя и преподносилась как его личное кредо, а Добровольческая армия ни словом в ней не упоминалась, все же подразумевала программу возглавляемого им движения, в перспективе — всероссийского правительства. В качестве ее важнейших положений провозглашались, вполне в духе Февраля, основные гражданские и политические права и свободы и даже закрепление "целесообразных завоеваний революции". По поводу наиболее сложных и принципиальных вопросов — о государственном устройстве и о земле — программа воздерживалась от всяких деклараций, относя их решение к сфере компетенции Учредительного собрания. Основные формулировки и положения этого документа вполне определенно указывали на причастность к его подготовке упомянутых либералов (в первую очередь П. Н. Милюкова), находившихся на Дону и помогавших Алексееву и Корнилову в создании армии.
Оценивая создавшуюся в России ситуацию как национальную катастрофу, ближайшей задачей борьбы Корнилов видел "сокрушение большевистского самодержавия и замену его таким образом правления, который обеспечил бы в стране порядок" [9]. Вооруженная борьба до полного уничтожения большевизма являлась тем единственным значимым пунктом, который играл роль объединяющего начала для вступавших в армию добровольцев. Участники событий признавали, что для них, в большинстве своем еще очень молодых людей, реальные политические ориентиры, а порой и собственные взгляды, подменяла преданность вождям: "Разговоры на политические темы в армии при Корнилове не поднимались, — вспоминал один из рядовых добровольцев прапорщик СМ. Пауль. — Он сам являлся для нас олицетворением политики, духовным диктатором" [10].
Первое подразделение будущей Добровольческой армии — сводно-офицерская рота под командованием Парфенова — было создано 4 ноября в Новочеркасске в помещении лазарета под видом "слабосильной" команды [11]. Приток добровольцев не оправдывал ожиданий командования. Во второй половине ноября в распоряжении Алексеева находилось около 500 человек, сведенных в две роты (офицерскую и юнкерскую) и Михайловско-Константиновскую батарею, состоявшую из юнкеров одноименных артиллерийских училищ. Велось формирование Георгиевской роты, основу которой составили несколько десятков солдат киевского 1-го запасного Георгиевского полка. Большая часть офицерства, уставшего от длительной войны и деморализованного свержением монархии и распадом армии, хотя и враждебно относилась к советской власти, не спешила включиться в вооруженную борьбу.
К январю 1918 г. Добровольческая армия представляла собой ряд частей и формирований, как возникших непосредственно на Дону, так и прибывших из других районов страны. На протяжении декабря-января были сформированы три офицерских батальона, юнкерский батальон, артиллерийский дивизион из трех батарей. В декабре и в Ростове началось формирование добровольческих частей — под видом отрядов самообороны генерала А. Н. Черепова. Здесь были созданы офицерский отряд полковника В. Л. Симановского, ростовская офицерская рота, студенческий батальон, морская рота, техническая рота и кавалерийский дивизион полковника В. С. Гершельмана. На Дон прибыли и подчинились добровольческому командованию 3-я Киевская школа прапорщиков, часть ударного дивизиона Кавказской кавалерийской дивизии и несколько сот солдат и офицеров Корниловского ударного полка [12].
Все очевидцы отмечали малочисленность Добровольческой армии в период ее становления. Деникин полагал, что добровольцев было не более 3 — 4 тыс. человек, по оценке Лукомского — примерно 5 тысяч [13]. С учетом убыли в ходе начавшихся вскоре боев численность армии в декабре 1917 — январе 1918 г. колебалась в пределах 2,5 — 3,5 тыс. бойцов и вплоть до выступления в 1-й Кубанский поход не превышала 4 тыс. человек. Но вооружения, обмундирования, снаряжения и продовольствия не хватало даже для такого числа бойцов. Советская власть относительно быстро взяла под контроль аппарат Военного министерства и Ставки, что сделало невозможным их эффективное использование антисоветскими силами. Снабжение и финансирование Добровольческой армии все это время имели импровизированный характер.
В планах основателей Белого движения значительное место отводилось донскому казачеству. Надежды эти также не оправдались. Возвращавшиеся с фронтов казачьи части в значительной мере разложились, казаки-фронтовики в массе своей не намерены были сражаться против советской власти. Совету народных комиссаров удалось в короткий срок направить значительные силы на Юг. Наступавшие из центра страны на Украину и Дон отряды красной гвардии, усиливаемые фронтовыми и запасными частями старой армии, а также различными местными формированиями, образовали Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией, который возглавил В. А. Антонов-Овсеенко (начальник штаба — подполковник М. А. Муравьев).
Боеспособными формированиями в распоряжении Каледина оказались только "партизанские" отряды, состоявшие преимущественно из юнкеров и учащейся молодежи. Поэтому с самого начала военных действий донской атаман вынужден был опираться на помощь Добровольческой армии. В ходе январских боев она показала себя наиболее организованной вооруженной силой, объединявшей вокруг себя прочие антибольшевистские формирования. Тем не менее общая военная и политическая ситуация складывалась не в пользу калединского Дона, и переломить ее Добровольческая армия была не в состоянии. Решающим образом на исход борьбы повлияла позиция фронтового казачества, значительная часть которого выступила с оружием в руках на стороне советской власти.
Окончательно убедившись, что дальнейшее пребывание на Дону угрожает Добровольческой армии разгромом, Корнилов решил вести армию на Кубань, где сохранялась власть краевого правительства, не признавшего Совет народных комиссаров. Первоначально предполагалось перебросить войска по Владикавказской железной дороге через Батайск — Тихорецкую в Екатеринодар, для чего даже началась подготовка эшелонов. 27 января Лукомский, представлявший добровольческое командование на заседании донского правительства и войскового круга в Новочеркасске, заявил о намерении Корнилова как можно скорее отозвать свои части с северного участка обороны Дона. На следующий день Корнилов телеграфировал Каледину о своем плане отступления на Кубань [14]. Это известие стало роковым для Каледина: окончательно утратив надежду спасти положение, он 29 января покончил с собой.
Объявленный на Дону после смерти Каледина "сполох" (всеобщая мобилизация), возродил у Корнилова надежду на казачество, и он отложил эвакуацию армии из Ростова. Добровольческие части еще несколько дней продолжали вести бои на подступах к городу. В результате, когда 1(14) февраля части революционной 39-й пехотной дивизии захватили Батайск, Добровольческая армия фактически оказалась в оперативном окружении наступавших советских войск. Отступление в направлении Екатеринодара по железной дороге стало невозможным. В самом Ростове рабочие подняли восстание и из района Темерника начали обстрел железнодорожного вокзала. В этих условиях около полудня 9 (22) февраля после короткого совещания Корнилов передал в части приказ об отступлении в направлении станицы Аксайской. Поздно вечером Добровольческая армия оставляла Ростов. Колонну чинов штаба возглавлял сам Корнилов, который впервые за все время, проведенное на Дону, предстал в военной форме с генеральскими погонами [15]. Около 23 часов колонна с большим обозом тронулась в восточном направлении, к станице Аксайской. Арьергардом по Большой Садовой в направлении Нахичевани прошел 1-й офицерский батальон, удерживавший до этого позиции на железнодорожном вокзале. Дальнейшее движение планировалось в направлении станицы Ольгинской (верстах в десяти к югу на левом берегу Дона). Дорогой колонну продолжали нагонять отставшие добровольцы и штатские лица, пожелавшие отправиться с армией.
Добровольческое командование, лишенное военной инициативы и не владевшее обстановкой, не вполне представляло характер предстоящего похода. Его цели также не были определены, кроме одной — ясной и очевидной — спасти армию от неминуемого уничтожения. Не была проведена и подготовка к дальнему походу. Разбросанные по всему городу либо находившиеся на позициях формирования получили приказ оставить Ростов за несколько часов до выступления. Предпринятые командирами и добровольцами импровизированные попытки снабдить части и самих себя в последний момент хотя бы самым необходимым неминуемо принимали характер бессистемных реквизиций, которые именовались мобилизациями. Предметом их могло оказаться что угодно: пара белья, лошади пожарной команды, шоколад из станционного буфета [16].
В Аксайской армия провела остаток ночи и еще затемно начала переправляться через Дон по льду. Так начался первый день похода. В эмиграции уцелевшим "первопоходникам" приходилось отмечать его годовщины по новому стилю — 23 февраля, в тот самый день, который в советской стране праздновался как день рождения Рабоче-крестьянской Красной армии.
После полудня армия в основном сосредоточилась в богатой станице Ольгинской. В соответствии с данными, опубликованными позже в эмиграции, всего из Ростова выступило 3683 человека, в том числе 2325 офицеров и 1067 добровольцев, остальные — гражданские лица (включая 165 женщин) [17]. В Ольгинскую пришло до 25 отдельных частей: батальонов, дивизионов, рот, отрядов, насчитывавших в своих рядах от нескольких десятков до сотен человек. Здесь в результате реорганизации, предпринятой Корниловым, армия получила более четкую структуру: три стрелковых полка — Сводно-офицерский (командир Марков), Корниловский ударный (командир — подполковник М. О. Неженцев) и Партизанский (командир — генерал А. П. Богаевский); Особый юнкерский батальон (командир — генерал А. А. Боровский); легкий артиллерийский дивизион (командир — полковник С. М. Икишев) в составе четырех двухорудийных батарей; кавалерийский дивизион (командир — полковник Гершельман) и два конных отряда (командиры — полковник П. В. Глазенап и подполковник А. А. Корнилов); техническая рота (командир — полковник Н. И. Кондырин) и Чехословацкий инженерный батальон (командир — капитан Неметчик) [18].
Эта реорганизация, помимо чисто строевого улучшения, позволила Корнилову заменить на командных постах ряд молодых офицеров, выдвинувшихся благодаря "добровольческим" и "партизанским" заслугам последних месяцев, более опытными и дисциплинированными генералами и полковниками. Исключение составил лишь любимец Корнилова подполковник Неженцев. Как всегда в таких случаях "сведение частей вызвало много обиженных самолюбий смещенных начальников и на этой почве некоторое неудовольствие в частях" [19].
В Ольгинской предстояло наметить план дальнейших действий. Выбор екатеринодарского направления отстаивали Алексеев, Деникин (Корнилов назначил его своим помощником, фактически первым заместителем) и начальник штаба армии (назначен в конце января) Романовский. Рассматривался и другой вариант: движение в район зимовников — поселков и хуторов Сальского округа Донской области, куда на зиму сгонялись табуны лошадей и гурты скота. Командующий первоначально склонялся ко второму варианту, поддерживал его и Лукомский, который полагал, что перспективы похода на Екатеринодар слишком туманны. Кроме того, 13 (26) февраля в Ольгинскую приехал походный атаман Войска Донского генерал П. Х. Попов во главе отступившего из Новочеркасска полуторатысячного отряда партизан и юнкеров [20]. Атаман заявил, что готов подчиниться Корнилову в случае, если Добровольческая армия не покинет пределов Дона. В итоге окончательное решение было отложено на несколько дней, до получения дополнительных сведений о районе зимовников.
Оставление Ростова позволило Добровольческой армии оторваться от противника и получить некоторую передышку. Советское командование на Юге страны в лице Антонова-Овсеенко оценивало результаты борьбы на Дону как бесспорную победу: режим Каледина перестал существовать, а Добровольческая армия была оттеснена в степи и ее окончательный разгром представлялся вопросом ближайшего будущего. "В основном мы считали свою боевую задачу выполненной, оставалось закрепиться в жизненных районах Дона, Кубани, Северного Кавказа и добить отброшенного из них, деморализованного и лишенного источников снабжения и пополнения врага". Попытки противодействовать движению Добровольческой армии из района Ростова оказались безуспешными из-за неповиновения окончательно разложившихся частей, занявших Батайск. 12 (25) февраля 112-й запасной пехотный полк, не исполнив приказа о выступлении на Ольгинскую, вернулся в Ставрополь для демобилизации [21]. Не оставляя намерения настигнуть Корнилова, Антонов-Овсеенко выделил для этой цели части 4-й кавалерийской дивизии, однако наиболее благоприятный для этого момент был уже упущен.
Вскоре после взятия Ростова и Новочеркасска большая часть советских войск, действовавших против Каледина, была переброшена на Украину для борьбы с германским наступлением. На фоне других очагов вооруженной борьбы армия Корнилова в тот момент воспринималась центральной советской властью как некое порождение калединского режима, а не самостоятельная и жизнеспособная военно-политическая сила и не рассматривалась в качестве первоочередной проблемы. В статьях и выступлениях, приходящихся на период 1-го Кубанского похода, В. И. Ленин много раз упоминал имя Корнилова, неизменно как один из символов военной контрреволюции, но никогда в связи с текущими событиями на юге России [22]. Поход Добровольческой армии на Кубань в тот момент почти не привлек общественного внимания, поскольку выглядел как событие на одной из окраин, откуда доходят лишь смутные известия. Единственное, что придавало ему некоторое значение, было участие в нем столь заметных фигур, как Корнилов и Алексеев.
Оставив Дон, Добровольческая армия вышла из сферы влияния центрального советского правительства, точнее из зоны действия войск Южного революционного фронта по борьбе с контрреволюцией, подчинявшихся Антонову-Овсеенко. В пределах Ставропольской губернии и Кубанской области ей противостояли местные революционные силы, стихийно возникавшие уже в ходе вооруженной борьбы. Генерал Н. Н. Головин отмечал, что "появление Добровольческой армии, предводимой Корниловым… содействовало формированию из оседавшей на Кубани солдатской массы большевистской вооруженной силы" [23]. Ядро этих сил первоначально составляли части 39-й пехотной дивизии, выведенные осенью 1917 г. с Кавказского фронта и разместившиеся вдоль железнодорожных магистралей Ставрополья и Кубани. Дивизионный военно-революционный комитет в отличие от донских и кубанских войсковых властей признал власть Совета народных комиссаров. Полки дивизии сыграли заметную роль в установлении советской власти в основных центрах Кубанской области. Формируемая местными советами красная гвардия получала за счет частей, уходивших с Кавказского фронта, постоянную поддержку вооружением и личным составом. Общее руководство советскими отрядами на Кубани (Юго-Восточной революционной армией) принадлежало А. И. Автономову.
Из Ольгинской Добровольческая армия выступила рано утром 14 (27) февраля. Дальнейший шестидневный путь пролегал через донские станицы Хомутовскую, Кагальницкую, Мечети некую, Егорлыкскую и составил 88 верст [24]. Противник практически не напоминал о себе [25]. Переходы совершались днем и не превышали 25 верст, но запомнились их участникам большими трудностями, связанными с распутицей. На каждый переход издавался приказ по армии, определявший направление и цель перехода, порядок движения армии в походной колонне, месторасположение в ней командования [26]. В авангарде обычно находился Сводно-офицерский полк, за ним следовала колонна главных сил — Корниловский полк и Юнкерский батальон, следом двигался обоз, в арьергарде чаще находился Партизанский полк. Конные отряды вели разведку впереди и на флангах. Командование — Корнилов, Деникин, Романовский — возглавляло колонну главных сил, на первых порах редко садясь верхом; здесь же ехал в экипаже Алексеев. Рядовым первопоходникам командующий запомнился объезжающим части на марше верхом в сопровождении текинского конвоя [27]. Иногда Корнилов пропускал колонну, устраивая армии своеобразный смотр.
Постоянную заботу представлял обоз, состоявший главным образом из мобилизованных подвод и растягивавшийся временами на несколько верст. В обозе находились все запасы снаряжения и амуниции, армейский лазарет под началом доктора Ф. Ф. Треймана, в котором было вывезено из Ростова до 200 раненых. Вместе с обозом следовали беженцы, штатские лица, не состоявшие в рядах армии, среди них известные общественные деятели: думцы Н. Н. Львов, Л. В. Половцов, журналисты братья А. А. и Б. А. Суворины.
С удалением от Ростова население встречало добровольцев все более благожелательно. Части получали лучшие условия для отдыха и лучшее питание, что было весьма важно, так как котловое питание в армии организовано не было. Корнилов же, видя в казачестве союзника, хотя бы и потенциального, "требовал особенно осторожного отношения к станицам и не применял реквизиций" [28]. За постой, питание, вещи с хозяевами принято было расплачиваться деньгами.
В каждой станице распространялись переписываемые от руки "Объявления", кратко излагавшие от имени Корнилова цели и задачи Добровольческой армии [29]. Перед казаками выступали Алексеев и Корнилов, а также известный агитатор эсер Ф. Баткин, которого Корнилов, несмотря на ненависть офицеров, держал в обозе под охраной текинцев. Однако подобная пропаганда встречала в основном равнодушное отношение казаков, не желавших принять чью-либо сторону в малопонятном пока большинству гражданском конфликте.
Во время остановки в станице Мечети некой 17 февраля (2 марта) на совещании командиров Корнилов огласил свое окончательное решение, объявленное на другой день в приказе по армии N 34, о выступлении армии на Егорлыкскую "для дальнейшего движения в Кубанскую область [30]. Через несколько дней к генералу Попову был направлен во главе разъезда казачьих офицеров капитан С. Н. Ряснянский с предложением присоединиться, но походный атаман ответил отказом [31]. Пути Добровольческой армии и донского отряда окончательно разошлись.
стр. 75
________________________________________
По мнению Головина, одного из немногих эмигрантских авторов, пытавшихся критически проанализировать действия военачальников белого Юга, выбор екатеринодарского направления являлся ошибкой. Корнилов поддался влиянию либерально-интеллигентской среды, составлявшей социальную сущность добровольчества, для которой свойственно действовать не в реальной, а в воображаемой обстановке [32]. Эти суровые выводы кабинетного стратега не учитывали экстремальную логику Гражданской войны. На данном этапе Корнилов интуитивно избрал единственный возможный путь для спасения своей армии. Объединение в Екатеринодаре с местными антибольшевистскими силами представляло понятную для рядовых бойцов цель. Движение на Кубань предполагало активные и самостоятельные действия Добровольческой армии, в то время как пребывание в сальских степях обрекало ее на пассивное ожидание изменений в ситуации на Дону и грозило разложением.
После двухдневного отдыха в Егорлыкской — последней донской станице на своем пути — утром 21 февраля (6 марта) Добровольческая армия выступила в направлении села Лежанка (Средний Егорлык), расположенного в 22 верстах уже на территории Ставропольской губернии. Занимавшие Лежанку подразделения 154-го Дербентского полка 39-й пехотной дивизии и местные красногвардейцы [33] встретили добровольцев артиллерийским и пулеметным огнем. Однако сопротивление было недолгим. Фронтальная атака Офицерского полка и охват правого фланга противника Корниловским полком вызвали панику и бегство оборонявшихся.
Лежанка — первый населенный пункт, захваченный Добровольческой армией с боем, — стала местом беспрецедентной расправы над пленными, картины которой бывшие добровольцы спустя годы передавали в шокирующих деталях. О ее масштабе позволяет судить соотношение потерь. В бою за Лежанку добровольцы потеряли по разным данным от трех до шести офицеров, противник — более 500 человек, преимущественно расстрелянными [34].
Жители в большинстве своем покинули село во время боя. Отчасти поэтому добровольцы сочли население "большевистским" и в отношении брошенных домов и имущества не чувствовали себя стесненными [35]. В Лежанке были конфискованы и переданы в распоряжение Алексеева средства в сумме 14,8 тыс. руб., в том числе 10,6 тыс. деньгами и 4,2 тыс. рублей гербовыми и почтовыми марками, которые к тому времени широко использовались в качестве разменных знаков. В дальнейшем конфискации ценностей в станицах и селениях, оказывавших сопротивление, превратились в обычную практику. В Березанской, Выселках, Ново-Суворовской, Ново-Дмитриевской деньги и ценные бумаги изымались не только в станичных правлениях, но и из касс ссудосберегательных товариществ, потребительских лавок и почтовых отделений [36]. Ясно, что в условиях похода захваченные ценности присваивались и использовались по своему усмотрению как командованием частей, так и отдельными добровольцами.
Армия выступила из Лежанки утром 23 февраля (8 марта) и после 20-верстного перехода остановилась на ночевку в станице Плосской — уже в пределах Кубанской области. На следующий день колонна достигла станицы Незамаевской, а днем 25 февраля (10 марта) остановилась на отдых в Веселой [37]. В эти первые дни на Кубани казалось, что сбываются самые оптимистичные ожидания. Начальники отметили дружественный прием со стороны казаков, выказывавших на станичных сборах враждебность к большевикам и лояльность Корнилову. Рядовым добровольцам более запомнилось радушное отношение хозяев, хороший отдых и угощение [38]. Выступления Корнилова и Алексеева перед казаками приносили лучший, нежели на Дону результат. В кубанских станицах армия, впервые с начала похода, получила некоторое пополнение [39]. И все же настроение жителей кубанских станиц оценивалось участниками похода скорее как нейтральное, в основе которого лежали настороженность и недоверие к любой новой власти [40].
Дальнейшее продвижение в направлении Екатеринодара предполагало вступление армии на территории, где оперировали крупные советские силы. Наибольшие затруднения ожидались по линии Владикавказской железной дороги, узловые станции которой являлись местами скопления революционных войск. Предстоящий марш был тщательно спланирован Корниловым и его штабом. Выступив из Веселой в 22 часа 25 февраля (10 марта), армия благополучно пересекла железную дорогу у станицы Ново-Леушковской и, пройдя за двое суток более 90 верст, достигла Ирклиевской. 1 (14) марта

Добровольческая армия с боем заняла станицу Березанскую, защищать которую пытался небольшой революционный отряд, отчасти поддержанный местными жителями. Бой за Березанскую почти полностью повторил происходившее восемь дней назад под Лежанкой: фронтальная атака Офицерского и Корниловского полков с минимальными потерями, паника и беспорядочное бегство защитников; "зачистка" со скорыми расправами, которые исполнялись добровольцами уже вполне буднично [41]. И все же, несмотря на ощущение легкой и безоговорочной победы, Березанская стала для добровольцев тревожным знаком. Значительная часть населения, оставив дома и хозяйства, ушла к занимаемой советскими отрядами станции Выселки. Богаевский отмечал: "Известие, что против нас выступают казаки-кубанцы, тяжело отразилось на сознании добровольцев" [42]. Начиная с Березанской и вплоть до Екатеринодара Добровольческая армия продвигалась с непрерывными, почти ежедневными боями.
Жители станицы Журавской, извещенные о приближении крупного вооруженного отряда, выслали навстречу делегатов, которые заявили Корнилову, что советских войск в станице нет и она готова пропустить Добровольческую армию без сопротивления. 2 (15) марта армия перешла в Журавскую и остановилась на ночлег. Обеспечивая ее левый фланг, Корниловский полк с боем занял станцию Выселки, однако оставленный там заслоном конный дивизион Гершельмана вечером без приказа оставил станцию. Сочтя положение опасным, Корнилов отменил уже отданный приказ о наступлении на станицу Кореновскую и поставил задачу Партизанскому полку и дивизиону Гершельмана при поддержке артиллерии вернуть Выселки [43].
Бой за Выселки на рассвете 3 (16) марта оказался, по признанию добровольцев, первым действительно серьезным и ожесточенным с самого начала похода. Защищавшие станцию отряды солдат 39-й дивизии, матросов, местных жителей и Тихорецкий коммунистический полк проявили стойкость и упорство. Советские войска отступили с большими потерями, но потери были необычно велики и у добровольцев. Только Партизанский полк потерял около 80 человек, из них почти половину убитыми; в бою погибли известные партизанские командиры полковник Краснянский и есаул Власов [44].
По примеру Журавской, решение беспрепятственно пропустить добровольцев было принято на заседании совета крестьянских и казачьих депутатов станицы Кореновской 2 (15) марта [45]. Однако задержка на сутки, которой Добровольческая армия заплатила за Выселки, позволила советским отрядам, переброшенным из Екатеринодара, занять Кореновскую и железнодорожную станцию Станичную. Бой за Кореновскую, начавшийся утром 4 (17) марта, на этот раз продолжался несколько часов. Были заняты станица и станция, захвачены трофеи — медикаменты и боеприпасы, в которых армия особенно нуждалась. Советские отряды вновь потерпели поражение, но потери добровольцев оказались очень велики — до 300 человек, в том числе около 80 убитыми [46].
Именно в Кореновской добровольческое командование получило достоверные сведения о том, что Екатеринодар, до которого оставалось всего 70 верст, оставлен кубанским правительством и занят большевиками. Первоначальная идея всего похода, таким образом, оказывалась под большим сомнением. Командование армии не располагало полноценной информацией, так как наладить работу разведки все не удавалось, поэтому, по признанию Деникина, в основе всех дальнейших решений лежали чисто интуитивные предположения [47]. Сам он, как и Романовский, настаивал на продолжении наступления на Екатеринодар, но Корнилов, считаясь с мнением командиров частей, и в первую очередь Маркова и Неженцева, решил, что поворот на юг и переход за Кубань даст возможность привести в порядок части и походный лазарет, непомерно разросшийся в последние дни, а людям — отдохнуть после непрерывных маршей и боев. Целью дальнейшего поворота на юг в приказе по армии было объявлено соединение с находившимся на левом берегу Кубани войсковым отрядом кубанского правительства [48].
Выполняя этот приказ, Добровольческая армия вступила на территории с преимущественно иногородним населением и, оказавшись, по словам Богаевского, в "сплошном осином гнезде большевизма", вновь была вынуждена вести непрерывные тяжелые бои. За четверо суток 6 (19) — 10 (23) марта, пробивая себе дорогу и отражая атаки советских отрядов, армия прошла более 80 верст, пересекла железную дорогу у Усть-Лабинской, форсировала
Кубань и Лабу и достигла станицы Рязанской. Части были совершенно измотаны и вновь понесли немалые — несколько десятков человек — потери. Каждый переход становился жестоким испытанием для находившихся в обозе раненых и больных, количество которых уже достигало 500 [49].
После тяжелых боев под Филипповским и Рязанской армия, наконец, оторвалась от противника и, двигаясь в течение трех суток форсированными маршами, преодолев около 80 верст, достигла поздно вечером 13 (26) марта черкесского аула Шенджий. Такая поспешность объяснялась тем, что к 10 (23) марта командование имело достоверные сведения о том, что войсковой отряд кубанского правительства ведет бои в районе Шенджий-Калужская, до которого оставалось всего один-два перехода [50]. Таким образом, соединение двух контрреволюционных группировок приобретало реальную перспективу.
События января-февраля 1918 г. на Кубани и в Причерноморье в значительной мере повторяли происходившее на Дону. Обстановка определялась в первую очередь тем, что в силу удаленности и даже изолированности области от основных революционных центров конфликт развивался в большей степени за счет местных движущих сил и под влиянием местных условий. Рост революционной активности многочисленного иногороднего населения края, выжидательная позиция казачества, а также прибытие на его территорию большевистски настроенных войск Кавказского фронта — все это постепенно ослабляло влияние и лишало реальной власти Кубанское краевое правительство, возглавляемое Л. Л. Бычем, и выборного войскового атамана полковника А. П. Филимонова.
Кубанские советы, которые опирались на войсковые соединения, покидавшие Кавказский фронт, и умело использовали настроения неказачьего населения области, добились заметных успехов в формировании и подготовке отрядов красной гвардии, численность которых к февралю превышала 20 тыс. человек [51].
Оказавшись перед необходимостью организации вооруженного сопротивления революционным войскам и не найдя опоры в вернувшихся с фронта казачьих частях, правительство и атаман пошли по пути формирования добровольческих отрядов. Основу их, как и на Дону, составили офицеры, юнкера и учащаяся молодежь, а общая численность не превышала полутора-двух тысяч бойцов [52]. В ходе боев в январе-феврале 1918 г. среди кубанских командиров выдвинулся военный летчик георгиевский кавалер капитан В. Л. Покровский. Минуя один чин, он был произведен войсковым атаманом в полковники, а в середине февраля назначен командующим войсками Кубанского края.
Отдельные успехи малочисленных добровольческих отрядов не могли изменить общую ситуацию в крае. Во второй половине февраля на различных направлениях кубанские добровольцы потерпели поражения, и к двадцатым числам под контролем краевого правительства оставался лишь Екатеринодар с окрестными станицами. На секретном совещании представителей войск и гражданских властей, состоявшемся 22 февраля (7 марта) под председательством войскового атамана Филимонова, было решено эвакуировать Екатеринодар в недельный срок. 28 февраля (13 марта) атаман, правительство и законодательная рада вместе с войсками оставили столицу, взяв с собой часть средств (серебряную разменную монету) из хранилища конторы Государственного банка и 36 заложников — в основном ранее арестованных большевиков [53]. Известие об этом событии и достигло Добровольческой армии 4 (17) марта в Кореновской.
Численность войск, отступивших из Екатеринодара и образовавших 1 — 2 (14 — 15) марта в ауле Шенджий отряд, названный позже кубанской армией, составляла около пяти тысяч человек, при "боевом элементе" не более трех тысяч. 4 (17) марта кубанский отряд занял станицу Пензенскую, но на переходе в Саратовскую его авангард натолкнулся на сопротивление. Одновременно были получены сведения о том, что генерал Корнилов ведет бои восточнее. В последующие дни, по выражению Н. Е. Какурина, армия "бродила" за Кубанью, южнее Екатеринодара; только в районе Шенджия она оказалась, в течение недели, еще дважды. Начальник штаба кубанского войскового отряда полковник В. Г. Науменко отмечал: "Настроение отряда было подавленное. Большинство не понимало движения взад и вперед… Такое положение привело некоторых участников похода в отчаяние, и усилился уход из отряда отдельных лиц" [54]. Отряд покидали не только отдельные лица, но и большие группы. 9 (22) марта конный отряд полковника Кузнецова (200 всадников при двух орудиях), прикрывавший отход главных сил, отказался присоединиться к ним и двинулся на Туапсе, а в дальнейшем был рассеян противником [55]. День 11 (24) марта, когда кубанцы вели бой на подступах к станице Калужской, стал, по признанию атамана Филимонова, критическим для кубанского правительственного отряда. В бой были втянуты все силы, и атаман лично, собрав в обозе нестроевых и безоружных, в том числе членов правительства и законодательной рады, направлял их в передовые линии. В этот напряженный момент несколько черкесов из Шенджия доставили известие о том, что в аул прибыл разъезд Добровольческой армии и сам Корнилов наступает туда же. Поздно вечером в окрестностях аула Голтукой произошла первая встреча разведки кубанцев с конниками Глазенапа [56].
Известие о скором соединении Добровольческой армии с кубанцами воодушевило рядовых бойцов, однако командование обоих отрядов сразу оказалось перед лицом серьезных проблем. Обе стороны имели основания настороженно относиться друг к другу. Добровольческие начальники помнили свой недавний опыт взаимодействия с донской властью и не собирались принимать всерьез претензии кубанцев, известных своей приверженностью идее автономии. Кубанское правительство и рада не желали поступиться статусом областной власти, подчинившись Корнилову, и в то же время понимали, что им нечего противопоставить его личной популярности. Еще меньше выгод сулило объединение кубанского отряда с Добровольческой армией Покровскому, ничем в последние две недели себя не проявившему, но зато только что произведенному в генералы.
Первая встреча высшего командования произошла в Шенджие 14 (27) марта, куда приехал Покровский с начальником своего штаба Науменко. Корнилов потребовал, чтобы кубанский отряд поступил в полное и безусловное подчинение ему. Покровский же соглашался перейти лишь в оперативное подчинение. Окончательное решение вопроса было отложено, но достигнута договоренность о том, что 15 (28) марта оба отряда одновременным ударом захватят станицу Ново-Дмитриевскую [57].
Именно переход к Ново-Дмитриевской 15 (28) марта первым получил название "Ледяного", которое впоследствии распространилось на весь 1-й Кубанский поход. Объяснялось это не какой-то особенной сложностью боевой задачи, а теми необычными погодными условиями, при которых пришлось действовать войскам; стихии природы в большей степени, чем противник, проверяли Добровольческую армию на прочность. Чтобы преодолеть расстояние в 15 верст от Шенджия до Ново-Дмитриевской, армейской колонне потребовалось около 8 часов. Во время марша погода быстро менялась: мелкий холодный дождь перешел в мокрый снег, а после полудня температура резко опустилась ниже нуля, и в степи бушевала настоящая метель. Насквозь мокрая одежда превращалась в ледяной панцирь, ледяной коркой покрывалось оружие, обмерзали колеса орудий и повозок. Множество степных ручьев и речек разлилось, и преодолевать их приходилось с большими трудностями. Около 17 часов Офицерский полк начал переправляться через реку Черную, непосредственно в окрестностях Ново-Дмитриевской. Марков, приказав действовать одними штыками, сам повел 1-ю роту на станицу. За ней последовали и остальные роты полка, переходившие реку вброд. Красногвардейский Варнавинский отряд, состоявший в основном из солдат 491-го Варнавинского полка 123-й пехотной дивизии, численность которого, по оценкам добровольцев, достигала трех тысяч бойцов, к утру был выбит из станицы, потеряв артиллерию и до тысячи человек убитыми. Потери добровольцев составили несколько десятков человек убитыми и ранеными [58].
Между тем конница кубанцев не поддержала атаку на Ново-Дмитриевскую и вернулась в Калужскую, где благополучно переждала непогоду. Такое нарушение договоренности укрепило позицию добровольческого командования в переговорах с кубанскими руководством, которые продолжились в Ново-Дмитриевской 17 (30) марта. Корнилов требовал безусловного объединения обоих отрядов под своим началом. Его уверенность основывалась на заранее полученном сообщении о готовности кубанских частей подчиниться Добровольческой армии независимо от решения своего правительства и командования. В итоге было достигнуто соглашение и кубанский войсковой отряд влился с состав Добровольческой армии, причем Корнилов получал право его переформировать. Покровский и чины его штаба откомандировывались в состав войскового правительства [59].
Добровольческую армию, имевшую на момент объединения 2770 бойцов, пополнили 3150 кубанцев [60]; ее боевой состав теперь достигал 6 тыс. бойцов. В Ново-Дмитриевской значительно увеличившаяся армия была сведена в две пехотные (командиры Марков и Богаевский) и конную бригады (командир генерал И. Г. Эрдели). Чехословацкий батальон оставался самостоятельным подразделением [61]. Впервые с начала похода добровольческое командование имело возможность комбинировать действия своих войск и наносить удары одновременно на разных операционных направлениях. Получив в свое распоряжение такие силы, добровольческое командование вплотную приступило к подготовке удара на Екатеринодар.
23 марта (5 апреля) 2-я бригада Богаевского овладела станицами Григорьевской и Смоленской [62], а на следующий день обе бригады после упорного кровопролитного боя заняли станицу и железнодорожную станцию Георгие-Афипскую, заставив советские отряды отойти в направлении Екатеринодара. Среди трофеев оказалось около 700 столь необходимых артиллерийских снарядов. Этот успех Добровольческая армия оплатила самыми крупными с начала похода потерями. В Офицерском полку они составили 150 человек, а в Корниловском — 50 человек убитыми и ранеными [63].
В ночь на 26 марта (8 апреля) конница Эрдели захватила паромную переправу через Кубань у станицы Елизаветинской [64]. Авангард армии в составе 2-й бригады выступил из Георгие-Афипской во второй половине дня 25 марта (7 апреля) [65]. Движение было затруднено разливом Кубани, затопившей левобережные плавни. Части бригады остановились на ночь в ауле Панахес, а к утру следующего дня достигли переправы. Переброска войск и обоза через Кубань сама по себе являлась крайне рискованным предприятием и с учетом всех имевшихся средств и возможностей должна была занять не менее трех суток. В течение этого времени силы добровольцев оказывались разделены и куда более уязвимы. Несмотря на поражение под Георгие-Афипской, советские отряды, отброшенные к Екатеринодару, не были разгромлены. Группа советских войск, сосредоточившаяся в городе, удерживала железнодорожный мост через Кубань и поэтому одинаково угрожала Добровольческой армии на обоих берегах реки.
Части Конной и 2-й бригад начали переправляться утром 26 марта (8 апреля) и к вечеру целиком находились на правом берегу, заняв без боя Елизаветинскую, жители которой встретили добровольцев, по словам Богаевского, "скорее с любопытством, чем с радостью". Отход армии от Георгие-Афипской обеспечивала 1-я бригада; выставив заслоны на новороссийском и екатеринодарском направлениях, она оставалась на левом берегу Кубани до завершения переправы обоза [66].
По прибытии в Елизаветинскую 27 марта (9 апреля) Корнилов без согласования с кубанским правительством отдал приказ о мобилизации казаков окрестных станиц в Добровольческую армию. При обсуждении вопросов, связанных с предстоящим занятием Екатеринодара, было решено не восстанавливать власть кубанского правительства, по крайней мере до упрочения военного положения, а генерал-губернатором города назначить Деникина [67].
Во главе обороны советского Екатеринодара стоял командующий Юго-Восточной революционной армией Автономов. На Кубани проводилось постепенное преобразование революционных отрядов, состоявших из солдат старой армии и местных красногвардейцев, в части вновь создаваемой Красной армии. В городе сосредоточивались вооруженные отряды, прибывавшие со всего края, и велось усиленное формирование новых частей из добровольцев. Численность советских войск в Екатеринодаре в ходе боев за город по различным оценкам составляла от 20 до 35 тыс. бойцов, учитывая ее колебания, связанные с потерями и подходом подкреплений [68]. Однако слабая организация и отсутствие у командного состава опыта в руководстве такой крупной группировкой, обусловили пассивный характер действий советских войск. Только благодаря этому трехдневная переправа Добровольческой армии через Кубань у Елизаветинской завершилась успешно.
Опыт предыдущих боев породил у добровольческого командования надежду на то, что само по себе энергичное наступление неизбежно приведет к победе. Разведывательные сводки за период, непосредственно предшествующий штурму Екатеринодара, отличаются, с одной стороны недостатком точных данных о силах противника, а с другой — успокоительным тоном, навевавшим командованию уверенность в предстоящем успехе [69].
27 марта (9 апреля) советские отряды попытались атаковать охранение добровольцев на восточной окраине Елизаветинской, но были отбиты и отступили к предместьям Екатеринодара. Этот легкий успех произвел значительное впечатление в штабе. Ночью части получили приказ, согласно которому наступление на Екатеринодар следовало начать утром, силами 2-й бригады, не дожидаясь переправы остальных частей. В связи с этим эпизодом Деникин, обычно в мемуарах не позволявший себе критических замечаний по адресу Корнилова, сдержанно досадовал на то, что 1-я бригада Маркова все еще оставалась на левом берегу Кубани, а в последующие дни входила в бой по частям [70].
Штурм Екатеринодара — кульминация 1-го Кубанского похода Добровольческой армии — начался с рассветом 28 марта (10 апреля). С самого начала бой принял ожесточенный характер. Части 2-й бригады атаковали западную окраину города, Конная бригада Эрдели двинулась в обход с севера, через предместье Сады, с целью перерезать железную дорогу на Тимашевскую [71] и выйти к станице Пашковской, чтобы там привлечь на свою сторону казаков. Однако ни в этот, ни в последующие дни решительный успех не был достигнут. Ситуацию не изменили ни отчаянные усилия и жертвы добровольцев, ни вступление в бой 1-й бригады, ни ночной прорыв в город генерала Б. И. Казановича с батальоном Партизанского полка. Армия увязла в кровопролитном сражении на окраинах кубанской столицы [72].
После трех дней боев счет потерям шел уже на тысячи, армия лишилась многих своих начальников и ветеранов-добровольцев. После гибели Неженцева полковник А. П. Кутепов принял Корниловский полк, в котором оставалось всего 67 штыков (перед началом штурма — 1300 человек). Из 800 бойцов Партизанского полка в строю находилось не более 300. Подкрепления из нескольких сот мобилизованных кубанских казаков, не проявлявших к тому же особого рвения в бою, не могли компенсировать понесенных потерь [73]. Сказывался недостаток боеприпасов. Еще 28 марта (10 апреля) Корнилов приказал изъять в обозе все патроны, передав их на передовую [74]. Количество раненых в обозе достигало полутора тысяч. Части были перемешаны и до предела утомлены. Озабоченность вызывало и моральное состояние войск: "Замечается редкое для добровольцев явление — утечка из боевой линии в тыл" [75].
Все это было доложено Корнилову на состоявшемся вечером 30 марта (12 апреля) военном совете, который можно считать одним из самых драматичных моментов 1-го Кубанского похода. Корнилов, невзирая на единодушное мнение всех начальников о необходимости отступить от Екатеринодара для сохранения армии, объявил свое решение о возобновлении штурма 1 (14) апреля. Генералы безропотно подчинились приказу, являвшемуся, по существу, приговором для армии [76]. Единомышленниками Корнилова на этот раз оказались представители кубанской власти, которых тот склонен был третировать, и Алексеев, с которым Корнилов пребывал в перманентном конфликте.
Понимая всю меру собственной ответственности, Корнилов готов был заплатить за неудачу по самому серьезному счету. По свидетельству Деникина, в разговоре, состоявшемся сразу после совета, командующий сказал ему, что в случае провала штурма готов покончить с собой [77]. Но его решение вновь атаковать Екатеринодар — практически без шансов на успех — не оставляло иного выбора и для всей армии.
Ситуация неожиданно круто изменилась уже через несколько часов. В восьмом часу утра 31 марта (13 апреля) в дом на территории фермы Екатеринодарского сельскохозяйственного общества, где размещался штаб Добровольческой армии, попал артиллерийский снаряд. Смертельно раненный Корнилов скончался через несколько минут. Алексеев подписал приказ по армии о вступлении в командование Деникина. Новый командующий немедля отдал приказ об отступлении, отменив волю погибшего вождя.
Сражение за Екатеринодар, ставшее первым столь крупным, продолжительным и кровопролитным сражением Гражданской войны, завершилось с огромными потерями для обеих сторон. Численность Добровольческой армии сократилась в два раза: с шести тысяч до начала штурма до трех тысяч человек. Потери советских войск, очевидно, превосходили потери добровольцев и достигали по ориентировочной оценке не менее двух тысяч убитыми и свыше четырех тысяч ранеными [78].
Для советского военного командования и политического руководства на Кубани, как и для всех участников обороны города, отступление Добровольческой армии представлялось едва ли не полным ее разгромом. Плохо организованные и слабо подготовленные советские отряды выдержали и отразили натиск добровольцев, которые потеряли своего вождя. Руководители обороны — офицеры военного времени А. И. Автономов и И. Л. Сорокин — обладали личной храбростью и умением сплотить наспех созданные разношерстные отряды, но не имели достаточных опыта и подготовки, чтобы использовать численный и технический перевес и контроль над путями сообщения для полного уничтожения Добровольческой армии. Успех был достигнут за счет революционного энтузиазма рядовых бойцов, который поддерживался классовой ненавистью к "золотопогонникам" и "кадетам" и осознанием того, что пощады в случае победы добровольцев ожидать не придется.
Добровольческую армию под Екатеринодаром впервые постигла серьезная неудача, которую, однако, нельзя считать ни поражением, ни тем более разгромом. В течение всех дней штурма добровольцы вели активные наступательные действия и сохраняли за собой инициативу. Отступление же происходило в соответствии с приказами начальников и в целом носило организованный характер.
Ночью и днем 1 (14) апреля армия прошла 50 верст и остановилась на ночевку в немецкой колонии Гначбау и близлежащих хуторах. Следующий день, проведенный в колонии под непрерывным артиллерийским обстрелом противника, остался в воспоминаниях участников похода как критический для армии. Люди находились в подавленном состоянии, ничего не знали об обстановке и планах командования, теряли самообладание, впадали в панику [79]. Под прикрытием сумерек армии удалось выйти из колонии. На ее окраине тайно были захоронены тела Корнилова и Неженцева [80]. Ночью армейская колонна с боем перешла линию Черноморской железной дороги. Офицерским полком и артиллеристами 1-й бригады был уничтожен бронепоезд красных, а затем захвачены станция и станица Медведовская, где добровольцам в качестве трофеев досталось некоторое количество боеприпасов [81].
Деникин предполагал вести обескровленную армию на восток с тем, чтобы как можно скорее покинуть территории с густой сетью железных дорог, где действовали крупные советские силы. Целью похода стал район, находившийся на стыке трех областей — Дона, Кубани и Ставрополья, откуда при благоприятной обстановке армия должна была возобновить борьбу [82].
За трое суток армия преодолела около 100 верст и к вечеру 3(16) апреля остановилась на отдых в станице Дядьковской. Обоз, который перед штурмом Екатеринодара насчитывал до 600 повозок, был значительно сокращен, но продолжал ограничивать маневренность армии. По этой причине в Дядьковской на попечение станичного сбора было оставлено более 100 тяжелораненых и медицинский персонал. Гарантировать их безопасность должны были несколько освобождаемых заложников, взятых кубанским правительственным отрядом еще при отступлении из Екатеринодара [83]. Ценой столь тяжелого решения Деникин придал армии подвижность, какой она еще не знала. Вся пехота была посажена на подводы, получив возможность совершать 50 — 60-верстные переходы лишь с небольшими привалами. Выступив из Дядьковской 5 (18) апреля, армия преодолела более 200 верст в восточном направлении и 12 (25) апреля заняла станицу Успенскую. Не имея в течение нескольких дней серьезных столкновений с противником, армия, несмотря на высокий темп движения, получила отдых и пополнилась казаками, мобилизованными кубанским правительством и атаманом.
Успенская стала поворотным пунктом, открывавшим заключительный этап 1-го Кубанского похода. Здесь добровольческое командование получило сведения о начале антисоветского восстания на Дону и просьбы о помощи казачества задонских станиц [84]. Армия выступила из Успенской 16 (29) апреля и, нанося удары по нескольким направлениям, до конца месяца совместно с казаками ликвидировала основные узлы сопротивления красных, заняв крупнейшие населенные пункты в Задонье. Завершающим боевым эпизодом 1-го Кубанского похода стала атака добровольческими частями в ночь на 26 апреля (9 мая) участка Владикавказской железной дороги Крыловская — Сосыка-Ново-Леушковская (более 30 верст по фронту). Захватив снаряжение и боеприпасы, без серьезного давления со стороны советских отрядов добровольцы отступили [85].
К 30 апреля (13 мая) Добровольческая армия встала на отдых. Части 1-й и Конной бригад стояли в станице Егорлыкской, штаб армии и 2-я бригада занимали Мечетинскую. Первый Кубанский поход был завершен.
Оценка итогов 1-го Кубанского похода как значительного эпизода Гражданской войны отразила различия взглядов и позиций, свойственных советской и эмигрантской историографии. Различия объяснялись не только разницей идеологических установок. Несопоставимы были значение похода для делавшего первые шаги Белого движения, с одной стороны, и его итогов на фоне тех бурных событий, которые переживала страна весной 1918 г., с другой. Наиболее объективными следует признать выводы Какурина. "По существу и по форме выполнения, — писал он, — корниловский поход явился партизанским набегом, военное значение которого было бы само по себе ничтожно, если бы не обстоятельства, которые спасли Добровольческую армию от окончательного разгрома. Обстоятельствами этими являлись: сдвиг в настроениях казачьей массы на Кубани и приближение волны германской оккупации с запада, что отвлекло внимание советского командования. В силу этих обстоятельств остатки Добровольческой армии сделались стержнем, вокруг которого начали нарастать и формироваться контрреволюционные образования Северного Кавказа, выросшие в дальнейшем в течение лета 1918 г. уже в настоящую армию" [86].
"Ледяной" поход, являясь по форме местным вооруженным конфликтом, оказал заметное влияние на дальнейший ход Гражданской войны. В результате антисоветские добровольческие формирования на Юге России из разрозненных частей превратились в организованную силу, способную воздействовать на развитие событий в общероссийском масштабе. Белое добровольчество из стихийного протеста части интеллигенции и офицерства стало заметным общественно-политическим явлением, объединившим наиболее непримиримые антисоветские элементы. В 1-м Кубанском походе сложилась структура Добровольческой армии, была заложена организационная основа ее дальнейшего развертывания. Окончательно сформированные первые добровольческие полки — Корниловский, Офицерский и Партизанский — стали военно-организационным ядром Добровольческой армии и главной ударной силой белых на Юге России.
Эти части являлись не только главной опорой командования Вооруженных сил Юга России, но и живым воплощением традиций Белого движения, которое обрело в 1-м Кубанском походе свою легенду и своих героев — первопоходников. Их культ стал складываться летом 1918 г. благодаря публикациям в донской печати [87], за 1-м Кубанским походом закрепилось еще одно название — "Ледяной" [88].
Первой и самой почетной наградой Добровольческой армии стал установленный приказом командующего в сентябре 1918 г. "Знак отличия Первого Кубанского похода", который получили более трех тысяч его участников. Первопоходники раньше других чинов белых армий предприняли попытку создать свое собственное общественное объединение. В сентябре 1919 г. в Екатеринодаре собрание из более 300 бывших участников похода приняло решение основать "Союз участников 1-го Кубанского, генерала Корнилова похода" [89]. Бывший жандармский генерал К. И. Глобачев, весной 1919 г. оказавшийся на территориях, занимаемых Вооруженными силами Юга России, отмечал: "В военных сферах имели преимущество принимавшие участие в Корниловских походах, то есть люди, начавшие зародыш Добровольческой армии; царила тенденция, что эти люди самые способные и единственные, которые могут освободить родину" [90].
Первопоходники ощущали себя особой корпорацией, принадлежность к которой могла означать преимущество при производствах в чины и назначениях на командные посты. Даже в конце 1920 г. доля первопоходников в начальствующем составе стародобровольческих полков колебалась в пределах от 21,6 % до 37,5 % [91]. Почти все добровольческие командиры периода 1-го Кубанского похода заняли видное положение в Белом движении и в эмиграции. Кутепов, с января 1919 г. командовавший 1-м армейским корпусом, после эвакуации Крыма оставался ближайшим помощником главнокомандующего генерала П. Н. Врангеля, а после его смерти в 1928 г. возглавил Русский общевоинский союз (РОВС). Командовавший 2-й бригадой Богаевский в феврале 1919 г. был избран войсковым атаманом Донского казачьего войска и оставался им до конца жизни в 1934 году. Бывший командир Партизанского полка Казанович командовал 1-й пехотной дивизией, 1-м армейским корпусом, войсками Закаспийской области, в 1926 г. именно его Врангель назначил председателем главного правления "Союза участников 1-го Кубанского похода". Командовавший 1-м Конным полком Глазенап занимал пост военного губернатора Ставропольской губернии, а осенью 1919 г., будучи откомандирован в распоряжение Н. Н. Юденича, был назначен командующим Северо-Западной армией и оставался на этом посту вплоть до разоружения армии эстонскими властями.
"Союз участников 1-го Кубанского похода" оставил заметный след в жизни русского зарубежья. Он имел свои отделения в ряде городов Югославии, а также в Болгарии, Греции, Польше, в качестве отделений в него входили Союзы первопоходников во Франции и Чехословакии. Главное правление Союза возглавляли известные ветераны-первопоходники генералы Н. В. Скоблин и И. К. Кириенко, а в 1926 г. приказом Врангеля его председателем, как старший в чине, был назначен генерал-лейтенант Казанович, который оставался на этом посту до конца жизни. С момента образования в 1924 г. РОВС "Союз участников 1-го Кубанского похода" был включен в его состав.
В 1928 г. количество членов Союза в разных странах превышало 1000 человек. В составе Союза существовал — редкое явление для воинского объединения — Постоянный дамский комитет под председательством А. Н. Алексеевой [92]. Значительное место в работе Союза в среде эмигрантов занимала пропаганда и популяризация традиций Белого движения. В 1926 г. в Белграде под редакцией Казановича вышел первый сборник воспоминаний первопоходников "В память 1-го Кубанского похода", в дальнейшем подобные сборники неоднократно выходили к юбилейным датам "Ледяного" похода. К десятой, пятнадцатой и двадцатой годовщинам похода в 1928 — 1938 гг. главное правление Союза в Белграде выпускало юбилейное издание "Первопоходник".
Обширная мемуарная литература о возникновении Добровольческой армии и 1-м Кубанском походе стала одним из важнейших факторов формирования самосознания русской эмиграции "первой волны". Значительный вклад в создание официальной "добровольческой" версии истории 1-го Кубанского похода внесли труды Деникина. Относительно редкие в те годы воспоминания рядовых первопоходников в целом соответствовали упомянутой традиции, хотя порой и содержали оценки, отличные от точки зрения известных генералов [93].
1-й Кубанский поход стал для эмигрантской литературы явлением знаковым. В стихах М. И. Цветаевой, не раз воспевшей образ белого добровольца, возникает уже знакомый символ: "В сердце, явственном после вскрытия, Ледяного похода знак" [94]. А. Н. Толстой, работая над второй книгой "Хождения по мукам" вскоре после возвращения из эмиграции, провел своих героев через события 1-го Кубанского похода.
В годы второй мировой войны наиболее активная часть ветеранов 1-го Кубанского похода вновь включилась в антисоветскую борьбу. Многие первопоходники, проживавшие в Югославии, вступили в созданную оккупантами осенью 1941 г. Русскую охранную группу (с ноября 1942 г. — корпус), которая всю войну участвовала в немецких карательных операциях на Балканах. Зимой 1944 — 1945 гг. штаб формируемой гитлеровцами в Бреслау так называемой 1 -й русской национальной армии возглавил один из соратников Корнилова полковник Ряснянский.
В 1960 — 1970-х годах объединения участников Белого движения в силу возраста их членов превратились в ветеранские организации, для которых насущной задачей являлось поддержание уходящих в прошлое воинских традиций. Особая заслуга в собирании их воспоминаний принадлежит журналам "Вестник первопоходника" и "Первопоходник", издававшимся Калифорнийским отделом "Союза участников 1-го Кубанского похода" [95]. Поколение участников 1-го Кубанского похода Добровольческой армии ушло из жизни, оставив потомкам исторический миф как основу для антисоветской и антикоммунстической самоидентификации. С конца 1980-х годов в этом качестве образ "Ледяного похода" вновь стал актуальным и в самой России, компенсируя исчезновение из официальной риторики представлений о "Залпе Авроры" и "Штурме Зимнего" как о начале новой исторической эпохи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. М. 1991, с. 345.
2. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО В. А. Записки о гражданской войне. Т. 1. М. -Л. 1924; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 1, 2. М. 1991; МИЛЮКОВ П. Н. Россия на переломе. Т. 2. Париж. 1927.
3. Наиболее известные эмигрантские исследователи рассматривали 1-й Кубанский поход главным образом с точки зрения военных итогов: (ГОЛОВИН Н. Н. Российская контрреволюция в 1917 — 1918 годах. Ч. 2. Кн. 5. Рига. 1937; ЗАЙЦОВ А. А. 1918 год. Париж. 1934).
4. Среди советских исследований 1920-х годов выделяются работы военного специалиста Н. Е. Какурина, который рассматривал "Ледяной" поход как самостоятельный эпизод, не ограничиваясь анализом военного аспекта событий (КАКУРИН Н. Е. Как сражалась революция. Т. 1 — 2. М. 1990; КАКУРИН Н. Е., ВАЦЕТИС И. И. Гражданская война. 1918 — 1921. СПб. 2002).
5. См. напр.: История Гражданской войны в СССР. Т. 3. М. 1957; АЛЕКСАШЕНКО А. П. Крах деникинщины. М. 1966; и др.
6. В работах, посвященных борьбе революционного центра против калединского Дона, затрагивались вопросы становления военной контрреволюции и в частности возникновения Добровольческой армии (КИРИЕНКО Ю. К. Крах калединщины. М. 1976; ЕГО ЖЕ. Революция и донское казачество. Ростов-н/Д. 1988; КОЗЛОВ А. И. На историческом повороте. Ростов-н/Д. 1977; ХМЕЛЕВСКИЙ К. А., ХМЕЛЕВСКИЙ С. К. Буря над тихим Доном. Ростов-н/Д. 1984). Собственно событиям 1-го Кубанского похода посвящены две статьи, сохраняющие определенную ценность, так как основывались на анализе источников, использование которых в то время было затруднено (РАЗГОН И. Разгром Корнилова на Кубани. — Военно-исторический журнал, 1940, N 2; ЕФИМОВ Н. А. Разгром Корнилова на Северном Кавказе. — Исторические записки, 1977, т. 98).
7. См. напр.: ФЕДЮК В. П. Белые. М. 1996; ПОРТУГАЛЬСКИЙ Р. М., АЛЕКСЕЕВ П. Д., РУНОВ В. А. Первая мировая война в жизнеописаниях русских военачальников. М. 1994; ИППОЛИТОВ Г. М. Деникин. М. 2000; УШАКОВ А. И., ФЕДЮК В. П. Лавр Корнилов. М. 2006; ЦВЕТКОВ В. Ж. Белые армии юга России. М. 2000; ВОЛКОВ СВ. Трагедия русского офицерства. М. 2001; АБИНЯКИН Р. М. Социально-психологический облик и мировоззрение добровольческого офицерства. В кн.: Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М. 2002, с. 413 — 437. В книге СВ. Карпенко впервые подробно рассматриваются финансовые проблемы формирования Добровольческой армии и предлагается по-новому оценить роль Л. Г. Корнилова в нарождавшемся движении (КАРПЕНКО СВ. Бесприютная армия: добровольцы в конце 1917 — начале 1918 г. В кн.: ЕГО ЖЕ. Очерки истории Белого движения на юге России. М. 2003).
8. ЛУКОМСКИЙ А. С. Воспоминания. — Архив русской революции (АРР), 1922, т. 5, с. 140 — 141.
9. Отчет о командировке из Добровольческой армии в Сибирь в 1918 году. — АРР, 1923, т. 9, с. 285 — 286.
10. ПАУЛЬ СМ. С Корниловым. В кн.: Белое дело. Ледяной поход. М. 1993, с. 183.
11. ПОЛОВЦОВ Л. В. Рыцари тернового венца. Прага. Б.г, с. 15.
12. ВОЛКОВ С. В. Белое движение в России: организационная структура (материалы для справочника). М. 2000, с. 169.
13. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 2, с. 200; ЛУКОМСКИЙ А. С Ук. соч., с. 146.
14. ЛУКОМСКИЙ А. С. Ук. соч., с. 148; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., с. 220.
15. ХАН Р. -Б. ХАДЖИЕВ. Генерал Л. Г. Корнилов в "Ледяном походе". В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход. М. 2001, с. 92.
16. ПАВЛОВ В. Е. Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1918 — 1920 годов. В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход. М. 2001, с. 313; ПАУЛЬ СМ. Ук. соч., с. 189.
17. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. Р-5895, оп. 1, д. 96, л. 15об. Впрочем, некоторые первопоходники скептически оценивали эти точные данные о численном составе армии, так как в условиях похода учет личного состава не мог быть налажен с такой точностью (См. напр.: ГЕРНБЕРГ С. Н. Выступление Добровольческой армии в 1-й Корниловский ("Ледяной") поход. — Первопоходник, 1972, N 5, с. 25).
18. ВОЛКОВ С. В. Белое движение в России, с. 236, 210, 121, 260, 206, 341, 271; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 228.
19. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 228.
20. ЛУКОМСКИЙ А. С. Ук. соч., с. 154; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 231.
21. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО В. А. Ук. соч., т. 1, с. 271, 260, 261, 268; Директивы командования фронтов Красной Армии 1917 — 1921. Т. 1. М. 1971, с. 81, 83.
22. Исключение — упоминание в одной из речей о гибели Корнилова под Екатеринодаром (ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч., т. 36, с. 233).
23. ГОЛОВИН Н. Н. Ук. соч., с. 82. Так же оценивал значение образа Корнилова для консолидации революционных сил в 1917 г. П. Н. Краснов (КРАСНОВ П. Н. На внутреннем фронте. — АРР, 1921, т. 1, с. 103 — 104).
24. БОГАЕВСКИЙ А. П. 1918 год. В кн.: Белое дело. Ледяной поход, с. 42; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 232.
25. Единственный боевой эпизод имел место утром 15 (28) февраля. Конный отряд Шарова (несколько эскадронов 4-й кавалерийской дивизии с артиллерией), атаковал охранение добровольцев у Хомутовской и обстрелял станицу, вызвав панику в обозе (ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 326; ЛЕВИТОВ М. Н. Материалы для истории Корниловского ударного полка. В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход, с. 496).
26. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 7, 14, 15.
27. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 44; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 192.
28. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 232.
29. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 67.
30. Там же, д. 1, л. 15.
31. РЯСНЯНСКИЙ С. Н. Командировка к походному Донскому атаману. — Вестник первопоходника, 1964, N 29, с. 18.
32. ГОЛОВИН Н. Н. Ук. соч., с. 77, 79.
33. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 100.
34. ГАРФ, ф. Р-5881, оп. 2, д. 374, л. 18; ГУЛЬ Р. Б. Ледяной поход. В кн.: Белое дело. Ледяной поход, с. 252 — 253, 257; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 195 — 196; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 331.
35. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 255; ПАУЛЬ СМ. Ук. соч., с. 197.
36. Денежные документы генерала Алексеева. — АРР, 1922, т. 5, с. 353 — 354.
37. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 23, 26, 29, 31.
38. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 240; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 49; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 259; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 197.
39. Станица Незамаевская дала пешую и конную сотни — около 150 казаков (ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 240; КАКУРИН И. И. Первый Кубанский генерала Корнилова поход. В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход, с. 48). Позже еще три сотни (173 конника) прибыли из станицы Брюховецкой (БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 57).
40. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 258; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 197.
41. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 34; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 261 — 263; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 198 — 199.
42. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 52.
43. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 71; д. 1, л. 50, 52; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 52; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 242.
44. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 337; ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 113; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 55.
45. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 72.
46. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 58; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 347.
47. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 247.
48. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 70.
49. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 65; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 249.
50. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 98, 105.
51. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 109 — 111, 141.
52. НИКОЛАЕВ К. Н. Смутные дни на Кубани. — Часовой, 1953, N 331, с. 19; ПЕРМЯКОВ Л. В. Моя контрреволюция. — Вестник первопоходника, 1968, N 76 — 78, с. 78 — 79.
53. НИКОЛАЕВ К. Н. Ук. соч., с. 11; ФИЛИМОНОВ А. П. Кубанцы. В кн.: Белое дело. Ледяной поход, с. 156.
54. НАУМЕНКО В. Г. Начало гражданской войны на Кубани. В кн.: Первые бои Добровольческой армии. М. 2001, с. 290, 292; ФИЛИМОНОВ А. П. Ук. соч., с. 156; КАКУРИН Н. Е. Ук. соч., т. І, с. 184.
55. ГАРФ, ф. Р-5881, оп. 2, д. 230, л. 1 — 9.
56. ФИЛИМОНОВ А. П. Ук. соч., с. 163; НАУМЕНКО В. Г. Ук. соч., с. 293; РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 8, л. 129, 130.
57. Там же, д. 1, л. 110.
58. ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 515, 534; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. І, с. 378.
59. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 276 — 279; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 75.
60. НАУМЕНКО В. Г. Ук. соч., с. 296.
61. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 8, л. 380; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 279.
62. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 3, л. 1.
63. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 387; ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 519.
64. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 82; ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 519; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 388.
65. РГВА. ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 136.
66. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 82; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 388 — 389.
67. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 283.
68. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 89; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 293; ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 129.
69. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 56 — 61.
70. Там же, л. 10; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 285.
71. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 3, л. 53.
72. Наиболее подробное описание боев за Екатеринодар см.: СУХОРУКОВ В. Т. XI армия в боях на Северном Кавказе и Нижней Волге (1918 — 1920 гг.). М. 1961.
73. ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 523; КАЗАНОВИЧ Б. И. Движение Добровольческой армии в марте месяце и штурм Екатеринодара. — Вестник первопоходника, 1968, N 76 — 78, с. 14; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 89; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 289.
74. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 3, л. 56.
75. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 294.
76. Там же, с. 295; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 96; ФИЛИМОНОВ А. П. Ук. соч., с. 174.
77. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 295.
78. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 405; ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 534; КАЗАНОВИЧ Б. И. Ук. соч., с. 14; Борьба за Советскую власть на Кубани в 1917 — 1920 гг. Краснодар. 1957, с. 240; ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 134.
79. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 134; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 292.
80. Уже на следующий день захоронение было обнаружено советскими отрядами. Тело Корнилова, доставленное в Екатеринодар, демонстрировалось при большом стечении народа, а затем было сожжено (ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 301).
81. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 414; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 309.
82. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 305 — 306.
83. ЛИМАНСКИЙ А. Заложники у белых. Ростов-н/Д. 1927, с. 90 — 91.
84. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 317.
85. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 15.
86. КАКУРИН Н. Е. Ук. соч., т. 1, с. 186.
87. Последний поход Л. Г. Корнилова. — Донская волна, 1918, N 5, с. 4.
88. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 285.
89. ГАРФ, ф. Р-5895, оп. 1, д. 96, л. 4об.
90. ГЛОБАЧЕВ К. И. Правда о русской революции. — Вопросы истории, 2002, N 10, с. 70.
91. АБИНЯКИН Р. М. Офицерский корпус Добровольческой армии. Автореф. канд. дисс. Орел. 2000, с. 17.
92. ГАРФ, ф. Р-5895, оп. 1, д. 96, л. 4об.
93. Гуль вспоминал, что его книга "Ледяной поход" встретила неприязненное к ней отношение в военных кругах за слишком большое, по их мнению, "внимание темным сторонам" движения (ГУЛЬ Р. Б. Я унес с собой Россию. Т. 1. М. 2001, с. 92).
94. Для Цветаевой 1-й Кубанский поход не был абстракцией. Ее муж прапорщик С. Я. Эфрон от начала до конца прошел его в рядах Офицерского полка.
95. Оба журнала издавались в Лос-Анджелесе (США); в 1961 — 1970 гг. вышло 93 номера "Вестника первопоходника". В 1971 г. издание возобновилось под названием "Первопоходник" (до декабря 1976 г. вышло 34 номера).

Акульшин П.В., Гребенкин И.Н. Вопросы истории №6 (..2006)